автоматчиками из числа самых стойких бойцов, проявивших в боях под Киевом наибольшую выдержку и отвагу.
Автоматчики отрывали в радиусе 50–60 метров от орудия щели с круговым обстрелом и располагались в них с бутылками с горючей смесью. В случае прорыва танков к орудию они должны были поджигать машины врага и отрезать его пехоту от танков.
Из оперативного отдела армии для помощи в организации обороны к нам прибыла группа офицеров. Ее направил командующий Кузьма Петрович Подлас. Он придавал исключительно важное значение кролевец-конотопскому направлению.
К 6 сентября мы неплохо подготовили оборону: отрыли траншею неполного профиля в 30–40 метрах от воды; установили в небольших котлованах орудия, хорошо замаскировали их под фон местности.
В тот же день были созданы истребительные роты и команды. В эти подразделения мы отбирали в индивидуальном порядке самых смелых, испытанных солдат и командиров, большинство из которых были коммунистами.
Я беседовал с каждым из них и убедился, что эти люди не дрогнут перед вражескими танками.
Но после полудня мне позвонил командир батальона капитан Пастушенко и сообщил странную весть. Утром к нему в штаб прибыли двое штатских, оба члены партии. Они утверждали, будто немецкая пехота на автомобилях заняла без боя Алтыновку…
Я приказал Пастушенко немедленно доставить этих штатских ко мне.
Старший из них, как оказалось, был агроном; второй — секретарь сельского Совета. Запыленные, усталые, в потеках пота, они тяжело опустились на отрытую землю и молча одновременно подали свои документы.
Я заглянул в партийные билеты, в паспорта.
— Рассказывайте, товарищи… Мне позвонил капитан, однако не верится… Немцы в Алтыновке?
— Да, они ворвались утром, — взволнованно заговорил агроном. — Все это произошло так внезапно… В Алтыновке не было ни одного нашего солдата. Вдруг слышим гул моторов. Думаем, наверное какая-то наша часть движется на фронт. Машины вкатываются в село… Что это? Немцы!.. — Он вздрогнул, пересилил спазму. — А сейчас, товарищ полковник, что они там творят!.. Сразу же арестовали всех партийных и советских работников и большую группу расстреляли в центре села… Мы убежали из-под расстрела. В Алтыновке наши семьи… Пьяная немецкая солдатня шляется от дома к дому, бьет, насилует, пытает…
Словно из-под земли передо мной вырос начальник разведки капитан Аракелян.
— Разрешите доложить, товарищ полковник… Мы взяли трех пленных.
— Вот это кстати, капитан! Ведите их сюда…
Мне было не совсем понятно, что же происходит на фронте? Я знал, что наш 3-й воздушно-десантный корпус вместе с другими частями 37-й армии не только приостановили наступление немцев на Киев, но и отбросили их от города на 15 километров. Конотоп находился на второстепенном направлении. Чем же объяснялся стремительный выход немцев к Алтыновке, на северный берег Сейма? Сейчас даже без бинокля можно было видеть в бескрайней степи группы беженцев. Почему они отходили не на восток, а на юг?..
Будто острие иглы коснулось сердца: я понял — немцы захлестывали, обходили с севера правый фланг Юго-Западного фронта и стремились выйти в наш глубокий тыл. Было ясно, что, если мы дадим им возможность прорваться в направлении на Конотоп, нашим войскам, обороняющим столицу Украины, не избежать окружения.
Но вот разведчики привели немецкого танкового офицера, скуластого, довольно нескладного детину. Я поручил своему шоферу Косолапову накормить агронома и секретаря сельсовета, а сам занялся пленным.
Гитлеровец имел кличку «заядлый разведчик», так как не впервые участвовал в подобных рейдах и еще в начале допроса не преминул подчеркнуть, что изъездил почти всю Европу в составе разведывательных отрядов.
Впрочем, подробности его биографии меня мало интересовали. Он сообщил, что его дивизия входит в состав 24-го моторизованного корпуса и этот корпус имеет задачу наступать строго на юг, в направлении населенных пунктов Шостка, Кролевец.
Обстановка для наших войск складывалась очень серьезная.
— Какая задача была поставлена лично перед вами? — спросил я пленного. — Совершить рейд по нашим тылам?
Он потряс головой, криво усмехнулся:
— Да-да… Рейд по тылам: от города Шостка на юг, в направлении Конотопа. Должен сказать, господин полковник, что вот уже вторые сутки мы не встречали никакого сопротивления со стороны красных…
— Значит, вы не встречали войск?
— Так точно, господин полковник… И мы не ожидали, что встретим сопротивление на реке Сейм. Собственно, мы его и не встретили.
— Как вы оказались в плену?
Немец удивленно развел руками:
— Сам удивляюсь! Возможно, виноват шнапс… Откуда-то появились ваши солдаты. Один из них — настоящий великан — выбил у меня из рук автомат, а дальше… ну, это не интересно.
Оглянувшись, сразу же узнал в группе бойцов «великана». Поеживаясь, он указал на рядового Ладыкина.
— Доложу вам, господин полковник, это — силач… Он мог бы стать чемпионом!
Я подозвал рядового Ладыкина.
— Расскажите, как были взяты пленные?
Ладыкин смущенно улыбнулся.
— Очень просто, товарищ полковник. Мы действительно не оказывали сопротивления: видим, движется немецкая машина, решили подпустить ее поближе и взять фашистов в плен. Так и сделали. Я дал автоматную очередь, а немцы — кто куда из машины запрыгали по бурьяну. Лейтенант выстрелить хотел, да я автомат у него выбил. Схватились. Быстро его скрутил. Пьяный был, как свинья. Остальные бежать хотели, только им это не удалось. В машине у них целый продовольственный склад оказался: поросята, куры, две корзины яиц и многое другое.
— О, мы прекрасно питались! — подтвердил немец. — В селах нас, конечно, не ожидали. Приезжаем — и все наше. Закон войны. Солдату все разрешается.
Я обратил внимание на другого немца, с физиономией, изукрашенной «фонарями».
— А это что за «рисунок»?
Докладывал рядовой Козлов, бойкий, разговорчивый, смешливый.
— Это, товарищ полковник, моя «кисточка» прогулялась, — Он взглянул на свой кулак, спрятал его за спину. — Была наша группа в Озаричах. Там есть колхоз имени Ленина… Немецкая разведка в этом колхозе и остановилась. Всю ночь немцы пьянствовали, издевались над местными жителями, а потом пошли по сараям за курами. Светят карманными фонариками, снимают птицу с насестов и в мешок, в мешок… Мы все время наблюдение за ними вели, удобную минутку выжидали. А этот подлец, у которого морда теперь кривая, споткнулся, упал на корову и со злости из пистолета ее застрелил. Тут моему терпению пришел конец: развернулся я правой да как влепил ему, он и пистолет обронил… Клонится, значит, чтобы упасть на правый бок… Я «поддержал» его, теперь уже левой. Так и уравновесил… Жаль, товарищ полковник, корову: за что он ее убил?..
В другое время я от души, быть может, посмеялся бы рассказу разведчика, его запальчивости, хозяйственной жилке, да и «приему», с помощью которого он задержал гитлеровца, но сведения, полученные сейчас, были слишком серьезны.
Пленных отправили в корпус. Я и комиссар Чернышев возвратились в маленький домик на хуторе Лизогубовский.
Ни о чем не хотелось говорить: сказывалась усталость. Так и упал бы, не раздеваясь, на койку и спал целые сутки подряд. Однако я долго не мог уснуть, вставал, курил презлейшую махру, ловил себя на том,
