и еда меня вполне устраивали. Я даже смирилась с тем, что участвую в этом шоу. В конце концов, все происходящее вокруг — тоже шоу. Только бери камеру и снимай! Но здесь я отоспалась и, как говорит моя подруга, — «отпустила ситуацию». Настолько, что перестала делать неприличные жесты, стоя перед зеркалом, и заглядывать время от времени под кровать.
Именно тогда матушка Же-Же сообщила, что мсье Паскаль освободился от своих срочных дел и готов поговорить со мной. Я должна была явиться перед ним во всей красе! Что бы ему могло понравиться? Шелковое платье, висевшее в шкафу? Туфли под цвет платья на высоких каблуках? Гладенькая опрятная прическа? Да, пожалуй…
Я вынула из аптечки пузырек с зеленкой и тщательно смазала ею волосы по всей длине. Надела джинсы, в которых работала на кухне, — от них сильно несло засохшей кровью. Поверх белой футболки натянула черную майку. Получилось довольно стильно. Когда матушка Же-Же пришла за мной, чтобы проводить в кабинет хозяина, ее мой вид задел так, что она на миг даже прижалась к двери и чуть не выпала из нее в коридор.
Мы спустились по лестнице, потом свернули направо, потом — налево. Из стен этого крыла торчали оленьи рога, улыбались кабаньи рыла, печально поблескивали искусственными зрачками нежные косули…
Матушка Же-Же почтительно приоткрыла дверь и кивнула мне: «Можно войти!»
Я человек не очень стеснительный, хотя помню времена, когда в самых разных ситуациях мои щеки заливал предательский румянец. Я доказывала себе и другим, что это — особенность кожи, под которой сосуды расположены слишком близко, но это было неправдой! Я краснела потому, что не имела навыков общения. Мне всегда казалось, что люди должны воспринимать друг друга на уровне жестов, находить единомышленников по… стилю одежды, по книге, лежащей в их сумке, по коротким, но метким фразам и даже по тем блюдам, которые они любят. Когда эти иллюзии развеялись, я начала слишком много болтать, открывать любые двери ногой и вообще вести себя так, чтобы больше никогда не краснеть. Чем раскованнее поведение, тем меньше интересуются, от чего у тебя пылает физиономия. У наглых людей она всегда красная и всем довольная.
Так вот, перед тем как войти в кабинет мсье Паскаля, я почувствовала давно забытый укол застенчивости. Будто я вернулась на десять лет назад в свое прошлое, которое терпеть не могу. Но я знала, каким должно быть противоядие этому уколу, вызывающему пробуждение совести.
Я вошла в кабинет.
Мсье Паскаль, как я себе и представляла, сидел за широким письменным столом, позади него — полки с книгами под самый потолок, окна зашторены зеленым бархатом (очень гармонирует с моими волосами, подумала я). Не хватало «мраморного» дога у ног хозяина, камина, еще чего-нибудь в этом роде — возможно, «философского камня», который стоял бы на столе, или глобуса в резной оправе. Но на тумбе стоял допотопный репродуктор, а возле него были разбросаны вещи, место которым в прихожей, — потертые кожаные перчатки, зонтик, надтреснутая пепельница и телефонная трубка — без аппарата.
Я вошла в кабинет.
Я вошла в кабинет, с острейшим уколом совести.
Я вошла в кабинет с уколом совести и предательским чувством — когда «Бобик» попадает в гости к «Барбосу», он всегда должен вилять хвостом. А изо рта пускать слюни.
Итак, я вошла в кабинет, прошлась, села на стул напротив стола и сказала:
— Привет, папик!
Я знаю, когда ведешь себя именно так, необходим еще один мелкий, но очень существенный нюанс: смотреть в глаза собеседнику.
Иначе вся твоя храбрость быстро улетучится. Я посмотрела. Собственно, за эти несколько дней я забыла, как он выглядит. Передо мной сидел пожилой мужчина, сухопарый, с большими темными глазами и массивным носом, его лоб бороздили благородные морщины. На нем была мягкая клетчатая кофта. Зеленый платок на шее, белая рубашка. Из всего увиденного я бы выделила только глаза. Интересные глазки — слегка навыкате, с разноцветными крапинками. Такое впечатление, будто в зрачки вставлены два маленьких глобуса с параллелями и меридианами. Итак, дух земного шара все же витал в этом полумраке. Интересно, обозначена ли на нем точечка моей родной страны?
Вдруг мне почудилось, что лицо мсье Паскаля неожиданно… помолодело. Скорее всего, мой взгляд рассредоточился, как это бывает, когда долго смотришь на свет, и лицо мсье Паскаля расплылось перед моими глазами. Оно было гладкое, как яйцо. И по нему поплыли другие носы, губы и брови — так, как это бывает, когда в милиции составляют «фоторобот» преступника (когда-то я принимала участие в таком эксперименте у себя в городе — тогда один тип попросил меня спрятать в доме маковую соломку, а потом выяснилось, что он мафиози местного масштаба). Это было похоже на ускоренную эволюцию в пределах одного лица.
— Что с вами? Вы переутомились? — услышала встревоженный голос и открыла глаза. Мсье Паскаль стоял передо мной со стаканом вина в руке. — Выпейте!
Я действительно переутомилась. Сначала от приготовления той чертовой еды, а еще больше — от ожидания. Я все-таки не железная. Я взяла стакан и сделала глоток.
Мсье Паскаль снова уселся на свое место.
— Хорошо, — сказал он. — Вы красиво пьете. Интересно было бы посмотреть, так же ли красиво вы умеете наливать вино…
— Никогда не думала, что можно обращать внимание на такие незначительные вещи… — сказала я.
— А как же. По тому, как человек ест, пьет, готовит или раскладывает еду, можно судить обо всем остальном…
«Эге… — подумала я. — Например, о том, как он будет удовлетворять такого старикашку, как ты…»
— Смотря каким образом… — будто отозвался на эту мысль хозяин. — Итак, в такую даль отправляются в двух случаях. Когда вы несчастны там, где родились. Или когда вы слишком счастливы, чтобы не позволить себе новых впечатлений.
— Есть еще третье: подзаработать деньжат! — добавила я и подумала, что, имея ТАКОЙ дом, он, конечно, не может представить себе ситуацию, в которой сорвется и помчится жарить вепря на другой конец света.
— У вас острый язычок, — сказал мсье Паскаль. — Я буду называть вас — Иголка. Госпожа Иголка.
«Конечно, зачем тебе знать, как меня зовут, — подумала я. — Думаешь, что за сто пар носков я готова откликаться даже на кис-кис?»
— Но если вам это не нравится… — продолжал мсье.
— Нет, — поспешила успокоить его я (ведь мне вовсе не хотелось возвращаться к своему настоящему имени). — Замечательно! И очень метко. Мне нравится.
— Мне тоже. Поэтому продолжим разговор. Вы приехали сюда заработать, как говорите, деньжат… Сколько же вы планируете их получить? И на что потратите свой первый миллион?
Я подумала, что это, наверное, какой-то тест, которым обычно проверяют новых работников. Однажды я уже проходила подобное тестирование на фирме, куда пыталась устроиться еще там, на «большой земле». Мне сказали, что это будет тест на IQ, но поскольку тогда еще никто не знал, что это такое, пришлось отвечать на дурацкие вопросы, вроде: «На дереве сидят два ворона. Один смотрит на север, другой — на юг. „У тебя на клюве — пятно!“ — говорит один. „А у тебя на крыле перьев не хватает“, — говорит второй. Вопрос: как они видят друг друга, если смотрят в разные стороны света?» Поэтому не удивилась. И потом, разве не интересно поразмыслить над тем, на что вывалить такую сумму? Кто же об этом не думал, хотя бы раз в жизни!
— А что бы вы сделали, если бы узнали, что до конца вашей жизни осталось восемь дней? — спросила я. Мне кажется, это был достойный ответ, хотя я и не люблю отвечать вопросом на вопрос.
Мсье Паскаль засмеялся.
— Не ищите подвоха в моих словах, госпожа Иголка! — сказал он. — Я понимаю, что многое в этом доме вам кажется странным. Но я — человек старый, одинокий, почти маразматичный. Мне много не нужно.
