ко мне в гости. Сказал это совершенно искренне. И по ее реакции понял, что эта наша встреча не последняя: ей явно не хватало взрослого общения. Она, как губка, впитывала в себя любую информацию. Уже стоя на пороге, девочка попросила у меня какую-нибудь книгу. Детских у меня не было, я задумался и дал ей «Мысли» Блеза Паскаля с коварной уверенностью, что она этого не прочитает.
Вечером, вспоминая утреннее происшествие, я подумал, что невольно выступил для соседской девочки в роли «доброй феи» и что сегодня она заснет спокойно.
— Прервемся! — вдруг резко оборвал свой рассказ посетитель и выбил из пачки новую сигарету.
В кабинете надолго повисла тишина. За окном шумел первый майский дождь. Врач с удивлением, будто видел впервые, рассматривал седого импозантного мужчину и не знал, что сказать. Подошел к окну, распахнул форточку. Частый дождь безжалостно сшибал треугольные шапки сирени. Смеркалось.
— Она пришла? — наконец произнес врач. Выражение его лица уже не было таким самоуверенным — в глазах засветилось обычное человеческое любопытство.
— Да, — устало ответил Витольд.
— И о чем вы разговаривали? Вы — взрослый человек — и пятиклассница из неблагополучной семьи?
— Вы заставили меня разворошить то, чего не стоило трогать. Но раз уж так случилось — я готов продолжить разговор завтра. Не останавливаться же на полпути! — сказал он после длинной затяжки.
— Хорошо. Я с нетерпением буду ждать в любое удобное для вас время, — быстро ответил врач. Казалось, у него отобрали недочитанной книгу. — Когда это примерно может быть?
— Я человек занятой. Смогу только вечером, если это вас устраивает.
— Иногда я остаюсь ночевать в отделении, — сказал врач, — а ради вас буду ночевать столько раз, сколько понадобится.
— О'кей!
Витольд поднялся.
— Скажите, могу ли я тайком взглянуть на нее? — вдруг спросил он совсем другим тоном. — Она, наверное, еще здесь?
— Не знаю, — сказал врач, — но это можно проверить. Я провожу вас к кабинету. Надеюсь, вы будете осторожны…
— Да, конечно, — кивнул посетитель. — Я не хочу волновать ее. Только посмотрю.
Они прошли по длинному коридору мимо закрытых дверей палат с окошками посередине, спустились двумя этажами ниже и снова пошли по длинному коридору. Мимо поста медсестры, мимо палат…
Наконец врач остановился у последней, чуть приоткрытой двери. Сначала заглянул в щелку сам, а затем жестом пригласил своего спутника. Тот припал щекой к грубо окрашенной поверхности и затаил дыхание.
Вот она, Хелена…
Женщина стояла у окна и смотрела на дождь. На проливной железный дождь, уничтожающий сирень.
Взрослая и чужая.
Плод его трудов.
Или это — лишь самонадеянная выдумка?..
Витольд пожал плечами, отстранился.
— Не представляю себе, как она добирается домой, — прошептал он врачу. — Она ненавидит общественный транспорт…
Следующим вечером врач пребывал в приподнятом настроении, время от времени профессиональным жестом он довольно потирал руки и сравнивал свое состояние с далеким детским воспоминанием об ожидании мультфильмов по первому в их семье цветному телевизору. Еще бы! Его вчерашний посетитель занимал высокий пост, был влиятельным человеком, и общение с таким человеком уже само по себе можно было считать удачей. Врач удивился и обрадовался уже тогда, когда через какую-то давнюю приятельницу ему передали просьбу этого высокопоставленного чиновника взять на работу в свое заведение одну его знакомую. Просьба показалось ему довольно странной. Но и любопытной. Женщину, о которой шла речь, он знал. Конечно же, не лично, но знал. Только не мог представить себе, что связывает ее с таким влиятельным человеком… Но все оказалось гораздо интереснее. Он с нетерпением ждал назначенного часа и сразу вскочил с места, когда в кабинет, как и вчера, уверенной походкой вошел Витольд. Врачу было приятно пожать ему руку, как старому знакомому.
— Кофе? Чай? Может — коньяк?
Витольд кивнул головой:
— Чай. Лучше зеленый, если есть.
Пока секретарша вносила поднос, расставляла чашки и заварочный чайник, оба молчали.
— Честно говоря, после нашей вчерашней беседы я решил, что не приду сегодня, — наконец нарушил тишину Витольд, — а потом мне пришло в голову, что… Что никому и никогда в жизни я не мог и не имел желания рассказывать то, что услышали вы. Вчера, разговаривая с вами, я будто упорядочивал свои мысли. И это может пойти мне на пользу. Всю жизнь я любил проводить экспериментировать. Над другими. Только не над собой. Пусть моя откровенность станет этим первым экспериментом над собственным сознанием. Я впервые чувствую себя археологом на раскопках. Вчера я снимал лопатой слои нанесенного временем хлама — отбрасывал мусор и камни. Возможно, сегодня надо поработать кисточкой…
Витольд задумался. Врач понял, что тот нуждается в помощи.
— Вы остановились на том, что дали ей книгу Паскаля… — сказал он. — Не думаю, что это было уместно в таком раннем возрасте. Она ее прочитала?
— Вы хотите спросить, как скоро мы встретились снова? По вашему взгляду я вижу, что вы не верите в нормальное общение зрелого мужчины и маленькой девочки. Согласен, это действительно может показаться странным. Андерсена и Льюиса Кэрролла уже подозревают в извращенном отношении к детям… Порой мне кажется, что мир перевернулся… — он закурил и после паузы продолжил: — Если тогда у меня и было какое-то влечение — это лишь тяга к экспериментам. Книга была его малой частицей…
…Она сама позвонила в дверь через несколько недель. В руках держала книгу, будто она служила пропуском в мою квартиру или каким-то отличительным знаком, паролем. Ее косы были так же растрепаны, как и обычно, когда я видел ее из окна. Она вошла и протянула мне книгу. Я улыбнулся.
— Прочитала?
— Да… — сказала она и покраснела.
— И о чем же эта книга? — продолжал я посмеиваясь.
— О… — она напряглась, — наверное, о… любви.
Ничего другого я и не ждал! Я взял у нее книгу и заметил, что некоторые страницы были загнуты — как свидетельство того, что ее читали. Она заметила мой хитрый взгляд и неожиданно для меня продолжила уже смелее:
— Все книги написаны о любви. Разве это так сложно понять?
Собственно, подумал я, в этом есть некий смысл. И открыл наугад одну из загнутых страниц: «Тело любит руку; и рука, если бы имела волю, должна была бы любить себя так, как любит ее душа: всякая любовь, к себе, большая такой любви, — несправедлива».
— Действительно о любви, — слегка иронично подтвердил я. — Но о любви к Богу.
— Он есть?
Я колебался, стоит ли развивать эту тему. Девочка учится в школе и, наверное, не слышала даже о существовании Библии. Это было вполне естественно. Я схитрил:
— А что тебе об этом говорила твоя тезка-прабабушка?
— Говорила, что есть…
— Ну вот видишь, прабабушка знала, что говорит.
Она задумалась. А потом сказала нечто для меня неожиданное. Неожиданное потому, что я сам часто задумывался над этим.
— Если Паскаль верил в Бога, как он мог творить науку?
