внимание на себе.
«АССА» – был достаточно большой прорыв в ту общесоюзную кормушку для советских композиторов (и совсем не обязательно плохих, на примере, скажем, Шостаковича или Каравайчука), к которой они никого, кроме себя самих, не подпускали. От этого страдали, порой, и сами фильмы, и их зрители. О зрителе вообще никто особенно никогда не думал.
Наверно почти так же было и в нашем случае, за исключением той детальки – в общем-то мы писали музыку не только для кино, а и для своих же слушателей, фанов, если угодно, а это подразумевало несколько иную форму ответственности. Так что «Русско-абиссинский оркестр» и «Квартет Анны Карениной» это удачные поиски именно того периода, нашедшие впоследствии себя на пластинках. Все это появилось именно в то время.
Кроме относительной новизны, что принес с собой этот первый опыт кинозвукозаписи, к актам премьер и первых показов прибавились большие концерты с участием авторов музыки.
Не могу сказать, что в этом вообще был какой-то смысл, но неучастие в них ставило любого участника закончившегося процесса создания кино в положение этакой дворняжки, что поела из хозяйского корытца и долой, поджав хвост.
В манкировании таких событий есть что-то неприличное, но к чему это я? А Бог его знает?
Концерт, который прошел в МЭЛЗ'е (Московском электроламповом заводе) вне всякого сомнения смог даже чем-то удивить.
Я во всяком случае в те дни испытал своеобразный исторический шок. Испытал его на несколько секунд за пару часов ещё до начала одного из таких концертов.
В этом случае речь пойдет о втором по исторической хронологии концерте, что был обусловлен кинопремьерой фильма Сергея Александровича – «Черная роза – эмблема печали, красная роза – эмблема любви»
Заранее скажу, что представление, а это было в общем-то представление, а не только концерт, подразумевало некоторое костюмированное шоу, которое задумывал сам режиссёр. И никто из нас к тому моменту, когда мы начали подтягиваться к залу перед началом кинопредставления, ещё ничего не знал о смысле нашего будущего участия. Да это видимо никого особенно и не настораживало – концерт – так концерт, кино – так кино, представление – так представление.
Искусство кино, как уникальнейшая разновидность лицедейства, способно удивить кого угодно, в том числе даже казалось бы готового ко всему старого рокера.
Я приехал в зал и, ничего не подозревая, поднялся с инструментами на этаж, где находилась наша гримерка и вошел в длинный узкий коридор…
В конце коридора, в пол-оборота, ко мне лицом, а правым боком к окну, в маршальском кителе, как всегда с трубкой левой руке стоял Сталин. И смотрел на меня…
Много раз я представлял себе, что такое «белая горячка», многим я рассказывал о ней на примере моего давнишнего рандеву с «казаками из кино», когда смещение пространства и времени достигло столь вразумительной формы…
Было это вот как: мы шли с моим приятелем ко мне домой, после вечеринки, что была у него дома, шли чтоб взять оставшиеся только у меня деньги и попить пива под утренним питерским весенним солнцем.
Все наше естество в тот момент было поглощено ожиданием и предвкушением встречи с этим холодным пенистым напитком, как вдруг из-за ближайшего угла прямо на нас, с разворотом и на большой скорости «вышел» казачий разъезд…
Все как полагается – и кони, и шинели, и папахи, и усы, и шашки, в общем все, чего так боялся Ленин в ночь с 25 на 26 октября 1917 года по пути в Смольный… А тут конец восьмидесятых этого же столетия, т.е. семьдесят лет спустя! Разъезд прошел мимо нас и галопом скрылся за очередным углом здания.
Только тогда, как сейчас помню, я с облегчением выдохнул и стал соображать в чем дело. Приятель же мой, Алексей, видимо ещё не совсем отойдя ото сна и только что виденного, стоял не двигаясь и все время пытался что-то произнести вслух. Поначалу у него ничего вразумительного не выходило. Наконец он с трудом, но очень решительно выдавил: «Революционеры, бля, всю жизнь!» – и покорно затих…
Дело тогда было примерно в том же, что и сейчас – я большую часть жизни прожил рядом с «Ленфильмом» и конечно же для любого исторического кино нет лучше декораций, чем роскошный старый петроградский район Петербурга, где декорации уже стоят несколько сот лет и простоят ещё столько же, не взирая ни на какие блокады или смены социальных формаций.
Тот разъезд был из кино, он только на секунду ворвался в нашу реальную жизнь, и тут же вернулся к себе обратно – в кино.
Да и этих казаков мы чуть позже встретили у ближайшего пивного ларька, где они откинув башлыки, мирно пили пиво и судачили о том о сем… Тут же передо мной стоял, повторяю, Сталин, курил трубку и улыбался.
Я замер в оцепенении, так же наверно, как мой приятель Алексей, в то мгновение с казаками. Никакого иного слова, или умной цитаты в голову не шло, кроме как: «Революционеры, бля, всю жизнь!»
Я нашел в себе силы двинуться навстречу призраку, но в отличии от «тени отца Гамлета», он не стал отдаляться, держа дистанцию, а оставался на том же месте.
Даже когда я поравнялся с ним, то все ещё находился в полном ошеломлении, т.к. ощущение реальности происходящего и правдивости события не покидало меня. Я набрал полные легкие воздуха и произнес: «Здравствуйте!» Он молчаливо кивнул в ответ, не выпуская изо рта трубку. «Выпить хотите?» – вдруг нашелся я, обретая, наконец, реальность под ногами. «Потом…» – доброжелательно прозвучало в ответ. Ситуация разрядилась. Если Сталин заговорил со мной – значит это не сон… Слава Богу, я был в МЭЛЗ'е, а не в Кремле, и был это не 1929, а 1989 год.
И сегодня должен был пройти просмотр «Черной розы – эмблемы печали, алой розы – эмблемы любви», а не «Горячих денечков».
Во всяком случае мне так казалось. На дворе была осень, случившееся только прибавило силы. Но вернусь к кино. Это была премьера уже следующего за «АССОЙ» фильма. Был и третий, в котором так же принимал участие «Аквариум»
«Дом под звездным небом» – картина очень романтичная, очень путанная и очень беззаботная, как и все то, что происходило тогда вокруг нас.
Мы на огромной исторической скорости вкатились в эпоху нового десятилетия, которое уже несло «новых русских», а вместе с ними новое страшное правило – нет человека – нет проблем!
Не берусь утверждать, что фильм об этом, да и какая сейчас разница о чем он, дело в другом, новое время заставляло уже окончательно прощаться со всем, что было ранее и всем, чем мы были ранее. Все строилось заново, и становилось на новые ноги и новый фундамент. Вместе с этим временем менялся в очередной раз и «Аквариум». Но мы сильно забежали вперед…
Глава 14 «…из-под пятницы – суббота…»
Ещё одним средством массовой коммуникации, которое хоть и со странным интересом, но все же обращалось к нам, было телевидение. Первой ласточкой стала программа «Весёлые ребята»
Андрей Кнышев66, в те времена её редактор в той части материала, который касался смешного до слёз, пригласил «Аквариум» к себе на съёмку.
Было предложено к записи сразу несколько песен. Андрея, как редактора, устраивало все, но истинный ценз они бы не прошли в том виде, в котором мы их исполняли, а значит пришлось менять текст.
Не считаю нужным разбираться сейчас по какой причине и какие слова нам пришлось-таки менять в основе текстов, показательно как раз другое, что при конечном воспроизведении «ни одно животное не пострадало», как написали бы сейчас.
Тот текстовой погром, который выдержали «Два тракториста», «Сонет» или «Чай» не имел никакого значения по сравнению с другой загадочной цезурой, которую потребовалось внести вот куда.
В Курёхинском «Тибетском танго» были такие слова, исполненные глубокого буддистского смысла: Ом – хохом Ом – хохом Ку-ку-кун-фи-фи Ку-ку-кун-фи-фи.
Так вот последние две строчки и привели в полный ужас всю редактуру, а вместе с ней и самого Андрея. Отбоя от вопросов в адрес этих песен, практически «мантр», не было ни на секунду. На вполне
