чего-нибудь мимо ушей…
Мы сыграли что-то около десяти песен, которые «Аквариум» сопровождал гробовым молчанием. Нам стало не по себе — такой реакции мы ещё не встречали — Дюша и Фан неотрывно смотрели на нас, тараща изо всех сил глаза, а Борис беспрерывно курил «Беломор» и явно думал о чём-то своём.
— Ну вот, примерно в таком роде, — сказал Витька.
— Да, вот так вот, всё типа того, — сказал я.
— Ну, как вам? — спросил Борис у своих товарищей.
Дюша наконец ожил, лицо его приняло человеческое выражение, и он с облегчением произнёс:
— Да что говорить, это просто здорово!
— Всё это нужно писать, конечно, — поддержал Дюшу и Фан, поняв, что роль члена комиссии подошла к концу.
— Я вам говорил, — улыбнулся Борис, потом повернулся к нам и спросил: — С названием вы разобрались?
— Я думаю, — ответил Витька, — «Кино».
— «Кино», хм, хм, что-то в этом есть.
— Да, — сказал Дюша, — неплохое название — ни к чему не обязывает.
— Многоплановое, — сказал Фан.
Тут же был назначен первый день записи. Борис полистал свой деловой блокнот, помычал, потом предложил ближайший понедельник — через два дня.
— С утра вы можете? — спросил он у нас.
С утра мы не могли. Но смекнув, что такая возможность — сделать запись в студии, бесплатно, с хорошими музыкантам просто так в руки не даётся, да и Борис ведь считает нас серьёзными людьми — настоящими битниками, новыми романтиками, музыкантами и тратит на нас своё время, мы решили, что сможем.
— Сможем, — сказал Витька.
— Конечно, — сказал я.
Все вместе мы вышли на улицу. Было ещё холодно, но мы шли без шапок, ветер вертел у нас в руках гитары в тряпочных чехлах, Борис рассказывал нам про Игги Попа и Боуи, Дюша напевал припев Витькиной песни — «Просто хочешь ты знать, где и что происходит…» — потом у метро мы простились с «Аквариумом» — у наших друзей были какие-то бесконечные дела. И я сказал Витьке:
— Поздравляю.
— И я тебя, хотя ещё и рано, нужно сначала сделать запись.
— А что будем писать? Какие вещи?
Витька улыбнулся и сказал:
— Всё! Потом выберем для альбома штук десять. А сейчас, сколько будет возможно, будем писать. Такой шанс нужно использовать.
— Это верно.
— Ну что, Лёша, я к Марьяше съезжу, порадую её. Давай тогда до завтра что ли.
— Ну, до завтра. Я тоже сейчас домой — отдохну, почитаю что-нибудь.
Витька теперь часто встречался с Марьяшей. Это была очень милая барышня, боевая весёлая художница, работавшая в ленинградском цирке заведующей костюмерным цехом и постоянно таскавшая нам оттуда разные забавные тряпки — жабо, кружевные рубахи, расшитые фальшивым золотом жилетки и прочие списанные части цирковых костюмов. Я тоже пёр из ТЮЗа всё, что подлежало списанию, и в результате у нас с Витькой уже был кое-какой гардероб, который мы берегли для предстоящих концертов. Марьяше очень нравилась группа, носившая теперь скромное название «Кино», и, в особенности, её руководитель — Витька. Она была умна и понимала, что музыка для него в данный момент — это главное, и не отвлекала от творчества, а, наоборот, — поддерживала, помогала нам чем могла и не обижалась, когда время репетиций сокращало время её общения с Витькой.
Следующим днём была суббота, и я заехал к Витьке утром — каждую субботу в двенадцать дня начинались собрания в рок-клубе, которые мы старались теперь не пропускать. Мы от души веселились там, встречали знакомых и ехали куда-нибудь в гости, а также узнавали о грядущих концертах. Мы прибыли в Дом народного творчества вовремя — «Кино» никогда никуда не опаздывало, и это было и остаётся для меня до сих пор настоящим проклятием. В Ленинграде при общении с людьми, занимающимися любой формой творчества, в большинстве случаев нет надобности приходить на запланированную с кем-то встречу вовремя. Ставлю десять против одного, что ваш приятель опоздает на время от десяти минут до… ну, часов до трех, скажем. Всех, кто не опаздывает (а есть у нас и такие), я знаю лично и могу дать справку по этому поводу всем желающим. Так и в клубе — если назначено на двенадцать, смело можно приезжать к половине первого, и тогда ждать начала придётся всего минут пятнадцать-двадцать. Но мы с Витькой всегда приезжали к двенадцати и болтались по полупустому Белому залу, где в торжественной обстановке проводились заседания первого в нашей стране рок-клуба.
Неспешно собирались заспанные рокеры, пришли члены правления и уселись за своим столиком сразу же, начав перебирать груды бумаг, которые они всегда носили с собой. Собрание началось, как всегда, с переклички — в алфавитном порядке председатель выкрикивал названия групп, и их представители, сидевшие в зале, бодро рапортовали начальству:
— Есть!!!
Потом члены правления что-то говорили, сообщали какие-то новости, но на этот раз мы с Витькой не слушали их, а тихо беседовали между собой, обсуждали предстоящую запись и строили грандиозные планы по её тиражированию.
— «Кино»! Вы что, не слышите, что ли? — кто-то из правления, оказывается, уже не в первый раз громко обращался к нам.
— Что? — спросил Витька.
— Будете вы играть?
— Когда?
Весь зал изучающе смотрел на нас — здесь ещё почти никто нас не слышал, а выглядели мы, стараниями Марьяши и с помощью Театра Юных Зрителей, достаточно экстравагантно.
— Через две недели концерт, будут играть молодые группы. Мы считаем, что вам уже пора попробовать выступить на нашей сцене.
— Выступим, — отозвался Витька.
— Тогда останьтесь после собрания — вам нужно подать заявку на выступление, представить залитованные тексты песен и порядок их исполнения, фамилии всех членов группы и написать, кто на чем играет. Ещё вам нужно написать краткую историю вашей группы и принести несколько фотографий для…
— Стенгазеты, — сказал я. — Хорошо, принесём.
Мы задержались после собрания, Витька написал заявку на участие в концерте, очень похожую по форме на заявление в отдел кадров о приёме на работу, а я записал в записную книжку всё, что нам нужно было ещё написать, записать и принести в клуб для того, чтобы тридцать минут постоять на небольшой сцене актового зала, бесплатно, разумеется.
— Ты, прямо, как Гребенщиков, — сказал мне Витька, кивая на мою записную книжку.
— Да-да, — ответил я. — На себя посмотри. Сам, как Макаревич — важный.
Мы были очень довольны предложением руководства рок-клуба — концерт на большой сравнительно сцене, на более или менее приличной аппаратуре, перед большим скоплением публики — мы могли показать и свою музыку, и свои костюмы, и свою позицию по отношению к рок-революционерам, и ещё что-нибудь… Вообще, концерты в рок-клубе были по-настоящему чистым искусством — никакой практической пользы они никому не приносили. Музыканты играли для собственного удовольствия, зрители в зале выпивали-закусывали, в буфете продавали сухое и коньяк, кофе и бутерброды с икрой… Клуб, короче говоря. Но монополия — есть монополия, и за «левые» концерты, например, в Москве, за которые музыкантам платили деньги, чтобы те могли худо-бедно существовать, и которые проводились без ведома и в глубокой тайне от рок-клуба, могли из этого самого клуба с треском вышибить. На первый взгляд, это музыкантам ничем не угрожало в материальном, опять-таки, плане, но это только на первый взгляд.
