— Да, и что, опять, что ли? Не хочу, не хочу, не хочу разговаривать! Хочу приказывать! А то какой толк королевой быть?
— Хорошо, — кивнул дядюшка. — Прикажи ему подождать неделю.
— Скажи им, — засверкала принцесса сапфирами, оборачиваясь к переводчику, — что я приказываю подождать неделю.
Переводчик протараторил по-восточному. Послы переглянулись и покивали.
— А ты ему правду сказал? — принцесса обеспокоенно заерзала в кресле. — Ты сказал, что я так приказываю?
— Нет, — засопел переводчик. — Я просто сказал, что мы должны изучить документы.
— И не сказал, что я приказываю?! Опять обманули! — принцесса застучала кулачками по подлокотникам кресла. — Дядюшка! Почему? Почему вы опять меня обманули?! Ты же ведь согласился! Не надо было соглашаться тогда!
Дядюшка, который с самого начала опасался, что сегодняшний случай не обойдется без жертв, только сказал:
— Девочка, мы все-таки с тобой поговорим... Потом.
— Опять потом, опять говорить! Не хочу говорить, не хочу. Надоело!
Принцесса спрыгнула с кресла, топнула и повернулась, чтобы умчаться.
— Ты куда, моя девочка? — спросил дядюшка кротко.
— Скажи им, что я ухожу и буду учить их дурацкий язык. Когда выучу, пусть приходят, я сама все расскажу, правду. А вы все — и ты, дядюшка, тоже — гадкие, гадкие, гадкие обманщики!
И принцесса умчалась.
Воцарилось молчание. Послы с тревогой ожидали официального разъяснения.
— Что говорить? — спросил переводчик невозмутимо.
— Правду, — дядюшка с грустной улыбкой обернулся к послам.
— Ладно, — согласился переводчик, подумав. — Скажу так. Королева Тар-Агне удалилась в библиотеку, где будет учить их язык, чтобы иметь возможность разговаривать напрямую. И что я отправляюсь на пенсию.
Он затараторил.
* * *
Вслед за этим произошла возмутительная история. Подбегая к опочивальне, принцесса со всего лету треснулась лбом о дверной косяк. Грохот раздался такой, что стражники у дверей сначала даже бросились врассыпную. Корона слетела на пол и, сверкая синим огнем, прозвенела по холодным плитам. Принцесса влетела в опочивальню и кинулась на кровать, растирая ушибленный лоб.
— Ой-ой-ой! — стонала она, врываясь в подушки. — Ой, как больно! Ой, как ужасно! Дядюшка! Нянюшка! Лучше бы я осталась в Приемной! Нет, я правильно сделала, правильно, правильно... Ой, как больно... Ой, как ужасно... Дядюшка! Нянюшка! Ой-ой-ой!
Искры в глазах не гасли, звон в ушах не стихал, голова гудела, как колокол над воротами Замка.
Прибежала нянюшка. Послали за дядюшкой и за лекарем. Дядюшка молча осмотрел шишку и отошел в угол, в расстройстве оглядывая сцену трагедии. Лекарь предложил массу современных средств, но нянюшка принесла пузырек с вонючей мазью, которой всегда спасала непоседливую принцессу от ушибов и ссадин. Тар-Агне была раздета и уложена на кровать. Шишка была обработана мазью. Дядюшке и переживающим стражникам было предложено удалиться. Лекарь остался с нянюшкой, дежурить у изголовья кровати. Девочка, с примочкой на голове, кряхтела, стонала, хныкала, вздыхала и плакала.
По Замку пронесся слух: принцесса расшибла голову и скоро умрет. В опочивальню прибежал поваренок: требовались разъяснения, как поступать с обедом, который уже ароматно дымился на кухне. Получив нужные распоряжения («Корочку хлеба... И полчашечки шоколада... Если я не умру»), поваренок умчался обратно, и старый повар вздохнул с облегчением. Обед был подан как требовалось. (Правда, не обошлось без тарелки овощного супа и пучка зелени, которую старик всегда покупал лично, в секретном месте.)
Когда дядюшка решился заглянуть в опочивальню, принцессы там не было: ее увели в каминную, где она заканчивала обедать. Нянюшка, лекарь и повар стояли рядом и с благоговением наблюдали, как принцесса доедает ароматный суп и догрызает пахучие зеленые хвостики. На голове у нее торчала примочка, из-за которой прическу пришлось распустить, и волосы свободно падали по плечам.
Настало время менять примочку. Принцессу пересадили ближе к пылающему очагу. Она завертелась, пытаясь увернуться от нянюшки, которая накладывала примочку. Лоханка с примочкой стояла рядом, на специальном столике (принесенном по распоряжению лекаря). Нянюшка — пухлая, в чепчике, в переднике, в многочисленных юбках — суетилась вокруг несчастной.
— Ой-ой-ой, нянюшка! Ведь оно щиплется! — ныла Тар-Агне. — Ой-ой-ой, ведь оно щиплется, щиплется, щиплется!
— Тар-Агне! — нянюшка рассердилась. — Сядь смирно и не верти головой. Схлопотала увечье, а лечиться за тебя будет дядюшка? Повернись и не дергайся.
Принцесса зажмурилась и обернулась к старушке. Нянюшка шлепнула примочку на шишку.
— Ай! — Тар-Агне взвизгнула и подпрыгнула. — Оно холодное! Оно щиплется! Такое холодное и так щиплется, что я точно умру, наконец!
— Не вертись! Нашалила — теперь сиди с лекарством, несносная безобразница.
— Я не нашалила! Оно само! А ты нет, чтобы меня пожалеть, — ругаешься! Ты не любишь меня вообще! А я играла у тебя на коленях! Какой сегодня ужасный, горький, тяжелый день! Сначала не дают посидеть у окошка и посмотреть в дождь. Потом не позволяют приказать гадким послам, чтобы убрались. Потом мучат примочками. Если хочешь, чтобы я быстрее поправилась, отпусти меня на кровать. Я полежу, и все заживет, и не мучь меня своими примочками. Все меня обманывают, хотят отобрать Восточные горы, ждут моей смерти.
— Ты шалунья, Тар-Агне! Видишь, что получается, если не слушаться взрослых. А послушайся дядюшку, не сидела бы сейчас с примочкой, — увещевала нянюшка, утирая пухлые розовые щечки белоснежным платочком.
— А почему он запретил мне приказывать, нянюшка? Я ведь даже ведь королева?! Хочу — приказываю! Не хочу — не приказываю! Скажи ему, нянюшка, пусть он не запрещает приказывать.
— Скажу, скажу. Только ты слушайся и не заставляй меня волноваться.
— Это все он виноват! Запретил отправить послов на плаху. Я так и знала, что не успею. О-о-о, как мне противно. Пусти меня, нянюшка, я пойду и прилягу. У меня трещит в голове, звенит в ушах и мерцает в глазах. Я скоро умру.
— Надо слушаться взрослых! — снова рассердилась нянюшка. — Теперь твоя голова превратится в распухший пузырь, и ты не заметишь, как нам объявят войну глупые люди. О государстве хотя бы подумала, если себя не жалеешь.
Нянюшка собрала лечебные принадлежности и уплыла прочь. Лекарь, замешкавшись на минуту, также покинул каминную.
— Девочка, иди отдыхать, — дядюшка подошел к креслу, где горевала принцесса. Он погладил ее по голове, она прижалась к нему.
— Дядюшка... Почему жизнь — такая противная штука? Почему все так гадко?
— Болит, моя девочка?
— Ужасно! — принцесса потрогала примочку. — Хоть бы умереть скорее.
— Иди отдыхать.
Дядюшка снял племянницу с кресла и отвел в опочивальню. Там он проследил, чтобы девочка улеглась, завернулась, и закрыл окно занавеской — чтобы стало темно, уютно и сонно.
— Обещай, что сразу уснешь.
— Откуда я знаю... А вот кто сделал такие двери — пусть отправят на плаху. Обещай.
— Обязательно. Я прикажу, чтобы их раздвинули на три шага. Отдыхай.
Дядюшка погладил племянницу по распущенным волосам и тихо вышел из комнаты.
