топориком за поясом выступил вперед.
— Мы вот спорим все с Кешкой, — указал он на своего вожака. — Скажи нам, дяденька, может к рождеству война кончиться? Кешка говорит, ударят морозы — и фашисты околеют от холода.
— Правильно соображает ваш Кешка, — решил подыграть ребятишкам Дорохов. — Дед Мороз, говорят, уже заработал медаль «За доблесть». Он ка-ак навалился на фрицев, ка-ак дал им сибирского холодка глотнуть, так они сразу и драпанули от Москвы, аж пятки засверкали. Куда же вы столько елок везете? Продавать?
— Зачем продавать? — удивился Кешка. — За елками еще завтра придется ехать. Не только себе, а на всех. В нашем доме тридцать шесть квартир, а отцы-то только вон у Севки, — Кешка кивнул в сторону худенького мальчика, который снизу вверх во все глаза разглядывал Дорохова, — да у Танюхи с Кланькой остались. Вот мы всем по елке и привезем. А вместо подарков пусть Дед Мороз фрицам еще снега да вьюги подкинет.
Распрощавшись с ребятами, Саша уже отшагал с полсотни шагов, как его вдруг догнал Кешка.
— Дядя, а у вас есть елка? — спросил он, переводя дух.
— Нет, друг, нету. Некогда за елкой-то, — признался Дорохов.
— Тогда подождите. Мы вам махонькую дадим. — Кешка сбегал и притащил пушистую елочку.
Дорохов хотел было спросить у бригадира, почему подростки спят прямо здесь, в цеху, но раздумал.
— Пойдем отсюда, — сердито предложил он заместителю директора. — Не буду я вашу кражу раскрывать. Черт с ним, с буфетом. Этим пацанам в школе бы учиться да играть возле елки. Ты руководитель крупного завода, подумал бы вместе с директором, как ребятам в новогодний праздник выделить по куску хлеба с сахаром… Тогда в буфет наверняка бы никто и не полез. Что у вас в клубе-то вчера было? Ничего? Елку бы пацанам организовали… Между прочим, это еще и не поздно.
Словно перевернулось что-то в душе у Александра после новогоднего дежурства.
И потом еще долго перед глазами вставали цеха завода, мальчишки на ящиках, в шуме станков и в скрежете металла…
Этот день начался обычной утренней пятиминуткой. Собрался весь наличный состав отделения обсудить план проведения операции на рынке.
Говорили громко, спорили, и Александр не сразу обратил внимание на приоткрывшуюся дверь. Заметил — вскочил с места.
— Отец! Да как же ты? Заходи!
Саше захотелось, как маленькому, броситься отцу на шею, и только в последний момент он удержался. Смущенно оглядел подчиненных. Крутов направился к двери первым, а за ним остальные.
— Мы тогда попозже, Александр Дмитриевич, зайдем, сами обсудим — и к вам…
Саша долго всматривался в родное лицо. До чего же отец изменился! На висках седина, щеки ввалились.
— Ну как ты тут, сынок? Я к тебе ненадолго. Вот покурю да на тебя посмотрю…
Отец распахнул полушубок, достал из нагрудного кармана гимнастерки портсигар, и Саша увидел рядом с орденом Красного Знамени блеснувшую серебром медаль, полученную за Халхин-Гол. Дорохов- старший несколько раз глубоко затянулся.
— Иди, Саша, отпросись у начальства и забирай на вокзале мать. Привез я ее к тебе не спросясь. Понимаешь, некогда было письма писать. Позавчера пришел приказ нашему полку на запад. Меня отправили к вам за новой техникой, вот и захватил ее с собой. Мать найдешь в воинском зале, сидит там на своих узлах. Так что иди. А у меня времени нет. Может статься, и не увидимся… — отец помолчал, — до победы. Не горюй, не вешай нос, казаче. Еще погуляем. — Он невесело усмехнулся. — Меня не провожай, не люблю. Отправляйся, она, наверное, все глаза проглядела. Береги ее, сынок.
Это была их последняя встреча…
ТУЕСОК РВЕТСЯ НА ФРОНТ
Весна тысяча девятьсот сорок второго года выдалась хмурая, дождливая.
Дорохов с матерью занимал комнату в коммунальной квартире верхнего этажа трехэтажного дома. Обычно он возвращался поздно, последним из жильцов, когда входную дверь уже закрывали на ночь. С лестничной площадки еще один марш вел на чердак, куда дверь была закрыта. В этом закутке было всегда темно, да и весь подъезд едва освещался тусклой, в шестнадцать свечей, лампочкой, которую в полночь обязательно кто-нибудь гасил. Фонарик он не брал с собой, так как берег батарейки. Вот и теперь в темноте плоским ключом он старался попасть в узкую щель замка.
Возле чердачной двери раздался шорох, и кто-то тихо, неуверенно спросил:
— Это вы, Дорохов?
Голос был спокойным и даже показался знакомым, однако Саша никак не мог вспомнить, где и когда он его слышал.
— Раз пришел, что же ты там стоишь, иди сюда. Ты один?
— Один я, Александр, один. Вот смотри!
Было слышно, как «гость» чиркнул спичкой, сломал одну, другую, выругался.
— Понимаешь, я сначала на чердаке сидел, а там сквозняк и холодина. Когда свет погасили, сюда перебрался, но отогреться никак не могу.
— Как же ты на чердак попал? Там же замок, — удивился Саша.
— Ха! Замок!
Наконец спичка вспыхнула и высветлила тощую фигурку человека в сапогах и шинели, с рукой на перевязи. Оплетки белого бинта виднелись и из-под шапки. Спичка разгорелась, и «гость» поднял ее над головой, освещая всего себя, видно, для того, чтобы Дорохов убедился, что нет у него оружия.
— Что же, так и будем через лестницу толковать? — спросил Саша. — Иди сюда, давай знакомиться.
— Мы с тобой, Александр, давно знакомы, только ты меня не признал. Леха я, по прозвищу Туесок. Неужели и теперь не вспомнил? Дело у меня к тебе, помоги.
В тощем человеке в военной форме Саша признал Чипизубова, вора, с которым познакомился при довольно странных обстоятельствах, в кино. Вместе с ним тогда смотрел фильм «Сын Зорро». Давным- давно это было, еще в той, довоенной жизни…
Первой мыслью было, что Туесок воевал, был ранен, сбежал из госпиталя и теперь не хочет на фронт, ищет предлог остаться в тылу.
— На фронт боишься? — в упор спросил Саша.
— Да ты что, с ума сошел, что ли? — возмутился Туесок.
— Ладно, идем. На кухне потолкуем. Чайку попьем да и закусим. Только учти, кухня у нас общая, на десять семей, соседей не разбуди. Посвети мне, а то я этот чертов замок никак не открою.
Дорохов вместе с Туеском потихоньку пришли на кухню.
Саша прикрыл дверь, разжег керосинку и поставил чайник. Сходил на цыпочках в комнату, принес миску дерунов, что мать припасла ему на ужин, заглянул в кастрюлю и поинтересовался, будет ли дорогой гость лопать суп.
Туесок, удобно пристроившийся на табуретке, молча кивнул.
— Ну, рассказывай, как на фронт попал, — попросил Саша.
Туесок снял с себя шинель и шапку, положил всю свою амуницию на скамью, поправил на голове бинт. Под шинелью у Лехи оказалась почти новая шерстяная гимнастерка. Такие же солдатские шаровары, заправленные в добротные яловые сапоги. Закурил папиросу, с жадностью глотнул дым.
— Понимаешь, не был я в армии. Таких, как я, не берут. Сам знаешь. Всю эту «сменку» Таська на барахолке купила. Помнишь Таську? Ну, она еще тогда мне передачи носила? Так вот. Я в лагере, а она каждый месяц ко мне — то еду, то одежонку какую привезет. Перед самым Новым годом приехала и говорит, что ты опять в уголовке появился и большим начальником стал. Задумал я с тобой посоветоваться. Я и
