Значит, здесь время колокольчиков. Зазвенит сердце под рубашкою. Второпях врассыпную вороны. Эй! Выводи коренных с пристяжкою И рванем на четыре стороны! Сколько лет лошади не кованы, Ни одно колесо не мазано. Плетки нет, седла разворованы И давно все узлы развязаны. А на дожде все дороги радугой, Быть беде — нынче нам до смеха ли. Но если есть колокольчик под дугой. Значит, асе — заряжай, поехали! Зазвеним, засвистим, защелкаем. Продерет дo костей, до кончиков. Эй, братва, чуете печенками Грозный смех русских колокольчиков? Век жуем матюги с молитвами. Век живем, хоть шары нам выколи. Спим да пьем сутками и литрами. Не поем — петь уже отвыкли. Долго ждем — все ходили грязные. Оттого сделались похожие. А под дождем оказались разные, Большинсвко-то — честные, хорошие. И пусть разбит батюшка царь-колокол, Мы пришли с черными гитарами. Ведь биг-бит, блюз и рок-н-ролл Околдовали нас первыми ударами. И в груди искра электричества, Шапки в снег, и рваните звонче-ка. Рок-н-ролл — славное язычество! Я люблю время колокольчиков.

Престижная кормушка

Теперь бросим взгляд по другую сторону баррикады: что противопоставляла «теневой» Золушке официальная культура? Тем более, что не перевелись желающие записать это явление — «советскую эстраду» 70—80-ых годов — в родственники к западному шоу-бизнесу. Кстати, в личном быту эти теоретики более разборчивы и не путают португальский портвейн с подкрашенным 18-процентным раствором технического спирта с сахаром, а билет до Лондона — с галоном на колбасу. Итак:

Вот весьма престижная кормушка, Чавканье доносится оттуда. Мощный зад, распухший, как подушка, — Восседает музыкальный будда. Раздастся сытая икота, Дремлют и во сне урчат счастливо Все птицы невысокого полета, Все рыбы неглубокого заплыва. А потом несется по эфиру Нафталином сдобренное густо. Сладкое, подобное зефиру. Якобы высокое искусство.

Это — ОБЛАЧНЫЙ КРАЙ. Вы можете найти некоторые поэтические изъяны в тексте — после маленькой поэмы Башлачева о колокольчиках, — но в знании дела ребятам из Архангельска отказать нельзя. Переходя от поэтических образов к строгой науке, укажем, что «советская эстрада» как социально-экономический феномен уходит корнями в сталинское «одержание» конца 20-х — качала 30-х годов. Филармония была родной сестрой тогдашнего колхоза. Приписанный к филармонии (Гос, Мое, Лен и Членконцерту) музыкант не мог вступить в прямые договорные отношения с теми, кто заказывает его музыку. Канцелярия выступала в качестве принудительного посредника и назначала ему жалованье в соответствии с так называемой тарификацией, произвольно устанавливаемой чиновником. Тот же чиновник определял репертуар на основе опять-таки собственного произвола или под диктовку сверху. Ясно, что такой механизм без обратной связи мог работать только по программе творческой деградации, что мы и получили (несмотря на сопротивление отдельных талантливых индивидуальностей), к середине 70-ых годов в полном объеме. В дополнение к филармонической системе было создано несколько монополий средневекового типа в ключевых пунктах нашего, с позволения сказать, шоу-бизнеса: монополия фирмы «Мелодия» на грамзапись, монополия ВААП в сфере авторского права, монополия Гостелерадио в сфере вещания. То, что появлялось на выходе и продавалось советскому человеку, не представляло, как правило, вообще никакой эстетической ценности. Если, конечно, не рассматривать некоторые запредельные строчки как разновидность панк-рока:

Синева, голубизна сквозная, И глухой осеннею порой Я другой такой страны не знаю, Где бы я дышал голубизной.
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату