блага сулит козыревская вотчина - известно, он уже вкусил их однажды полной мерой. Но денег мало, путевки относительно дешевы, привередничать не приходится. Что же касается Озерков, то от ожидаемого там родственного приема на душе у него заранее кошки скребли. Отказаться от посещения Озерков он не мог - Надя смертельно обидится.
С самого начала отпускникам повезло. Погода для августа выдалась отменная: солнечная, сухая, с прохладными, тихими, безветренными вечерами.
Кормили отдыхающих на этот раз вполне прилично. Сидящие за одним столом с Сегалами две учительницы из школы рабочей молодежи однажды сказали: «Вам повезло: счастливое совпадение, конечно, но с вашим приездом питание заметно улучшилось».
Ефим без труда догадался о причине «везения». С подчеркнутой холуйско-жульнической вежливостью встретил его и Надю директор дома отдыха:
— Рады видеть своими гостями работников прессы. Отдыхайте на здоровье, природа у нас целебная, и в остальном обижаться не будете. Добро пожаловать!
Так неожиданно, на короткое время, появилась гладкая тропочка на кремнистом пути, уготованном Богом и судьбой чете Сегалов. И они, словно дети малые, наслаждались нечаянной благодатью: то вдвоем часами бродили по лесистым берегам извилистой серебряной речушки, то бегали, будто подхваченные попутным ветром, друг за другом... Двенадцать непривычно свободных, необычно беззаботных дней с детскими играми, с прогулками по окрестным рощам и полям с рассвета до заката, с грибными сборами, умыванием ключевой водой, со всей волшебной прелестью миновали, как один сказочный час. Они забыли в этот дарованный им час о своей гнетущей бедности, о трижды осатаневшем щукинском логове, об убогой барачной комнатенке - обо всем, к чему были прикованы роковой цепью, подобно каторжникам на галере.
Все хорошее быстротечно, как горный поток. Двенадцать безоблачных дней канули в Лету. Сегалы уложили вещички в чемодан, бросили прощальный взгляд на леса и поля, вздохнули и отправились на железнодорожную станцию. Кроме приятных воспоминаний, они увозили с собой заряд бодрости. Загорелые, отдохнувшие, будто омытые живой водой, отбыли в Озерки.
И вторая половина отпуска начала складываться для них не менее удачно. Старые Воронцовы на сей раз встретили Ефима приветливее, особенно теща.
- Молодцы, ребята, - сказала обрадованно, - выглядите вы оба замечательно: свежие, как огурчики, а Надюша, ну просто девчонка и девчонка! - Она крепко прижала к себе дочь, расцеловала ее, потом поцеловала в щеку и Ефима.
Тесть был сдержаннее. Он поцеловал любимую доченьку в лобик, протянул жилистую руку Ефиму. Тонкие губы его чуть тронула улыбка:
- Здравствуй! Хорошо, что решили нас навестить.
Большего он не сказал, но Ефим был доволен и этим: все-таки сдвиг к лучшему. Обстановка в доме на сей раз показалась Ефиму не такой уж убогой: чистенько, светло и вроде бы уютнее.
На ночлег, как и в первый приезд в Озерки, Ефим и Надя расположились на террасе. Постель из свежескошенной травы была непривычно жестковата, зато благоухала всеми дурманящими ароматами лугового настоя.
Рано утром, по давешнему уговору, тесть позвал Ефима порвать травы для козы, заодно половить рыбку на Песочном озере.
Наскоро перекусив, захватив с собой две удочки, приманку — баночку с червями, тесть с зятем направились к водоему. Над лугом - огромным, зеленым, вперемешку с белоцветьем донника ковром, едва- едва рассеивался предутренний туман. Первые лучи восходящего солнца, стремясь прорваться сквозь сизую пелену тумана, растворялись в ней и окрашивали ее в нежно-розовый цвет. Ветерок плавно колебал розоватую пелену, и Ефиму почудилось: от луга к небу поднимается прозрачная вуаль, открывая прекрасный лик просыпающейся Земли...
Резкий звук сирены заставил вздрогнуть Ефима, погруженного в поэтическое созерцание.
- Пароход гудит на Оке, - пояснил тесть, заметив его вопросительный взгляд, - просит развести мост... Замечательная река, быстрая, норовистая, с крутыми берегами. И рыбка в ней водится, как-нибудь сходим с тобой... А то лучше сходите с Надюшей, не пожалеешь, залюбуешься.
- А мы еще в первый приезд ходили к Оке. Шли по этому же лугу, утро было такое же погожее. От восторга я даже написал тогда стихи.
- Стихи? - изумленно повторил тесть. - Ты разве пишешь стихи? - В его тоне отчетливо прослушивалось: «Этого еще не хватало!»
Ефим уловил неудовольствие в голосе тестя.
- Вы не любите поэзию?
- Нет, отчего же... Пушкин, Лермонтов, Некрасов... отчего же их не любить?.. И давно ты сочиняешь?
- С детства почти.
Павел Михайлович недоверчиво, по своей манере искоса из-под белесых бровей глянул на зятя, покачал головой.
- Гм... Чудеса! Что же нам Надюша ничего об этом не говорила? Не писала... А ты стихи свои когда- нибудь печатал?
- Случалось, правда, нечасто... Хотите, я прочту вам стихотворение, которое написал тогда, после прогулки к Оке?
- Ну, прочти... Любопытно.
- Стихотворение называется «Здравствуй, утро луговое!» Слушайте.
Солнце всходит над Окою Быстротечною рекой.
Хорошо идти с тобою По тропинке луговой С непокрытой головой.
А по берегу крутому Бьет упругая волна.
По простору луговому Дует ветерком весна,
Дует ветерком весна,
Треплет волосы она.
В небо ясноголубое Утки ринулись в полет.
Здравствуй, утро луговое!
День чудесный настает,
День чудесный настает,
Сердце о любви поет.
- Все? - спросил тесть, когда Ефим замолчал.
- Все.
- Я, - не сразу сказал тесть, - плохой знаток стихов. Но если сравнить твое стихотворение с пушкинским, лермонтовским, сравнение, по-моему, будет не в твою пользу. Других твоих сочинений не знаю. Может, из тебя и выйдет настоящий поэт... Впрочем, - скупо улыбнулся Павел Михайлович, - тебе за тридцать, наверно, не метишь в большие поэты?.. Поздновато. И слава Богу.
Ефим хотел было поспорить с тестем, но в этот момент они вышли на берег озера, широкого, обрамленного развесистыми кустами. Разговор у озера о поэзии стал сам по себе лишним: оно само казалось воплощением подлинной поэзии.
Тесть нарвал небольшую охапку травы, не мешкая долго, размотал удочку, наживил на крючок червяка и забросил подальше, на глубину.
А Ефим не мог оторвать взора от представшей перед ним чарующей картины, созданной единственно неповторимым живописцем — самим Господом Богом.
- Есть! Вот она! - услышал он восклицание Павла Михайловича.
Оторвав зачарованный взор от былинного пейзажа, Ефим увидел бьющегося на натянутой леске зеленоватого окунька. Ему стало жаль маленькое существо, извлеченное из родной стихии.
- Отпустите его, - сказал он, - пусть себе плавает. - И для убедительности добавил: - Да и какой с него навар!
Тесть несколько удивленно посмотрел на чудаковатого зятя, снял с крючка рыбешку, с размаху бросил в озеро.
