без году неделю, а сколько наколбасили? И тот вам не хорош, и этот жулик, и тот проходимец... Этак вы ошельмуете все наши руководящие кадры. Догадываетесь, о чем я говорю? - Великанова сжала пальчики правой ручки в костлявый кулачок. - Догадываетесь?
Ефим, разумеется, догадался, кто плакался инструктору райкома и по какому поводу, но не торопился подтвердить это вслух - пусть Великанова яснее и прямее выкладывает свои претензии.
Гапченко смотрел на Ефима выжидающе, с любопытством. Софья Самойловна одергивала пуховый платочек на плечах, бросала злорадные взгляды.
- Ну так как же, товарищ Сегал, - квакающим голосом переспросила Великанова. - Догадываетесь?
- Нет, - притворился Ефим, - изложите, пожалуйста, точнее, в чем суть жалоб на меня, кто именно жалуется.
Великанова быстро глянула на него, достала из дамской сумочки длинную папиросу, закурила. Клубы сизого дыма окутали ее смугловатое личико. Помахав ручкой, она разогнала дым.
- Ладно, - процедила сквозь сжатые зубки, - уточним. Жалоб нам на вас поступило в райком много, в частности, от товарищей Цидилкина, Гордиенко, Богатиковой и некоторых других, - последние слова Великанова добавила для веса. - Вас обвиняют в компрометации коммунистов, достойно выполняющих свой профессиональный, производственный и партийный долг... Теперь поняли?
- Понятно... Теперь понятно, - ответил Ефим, чувствуя, как сердце начало учащенно биться и обжигающий жар подступает к горлу. - А воровка Жмотина не прислала случайно на меня жалобу из мест заключения? А жулик Грызо?!
Великанова покраснела, воткнула недокуренную папиросу в пепельницу, угрожающе бросила:
- Не забывайте, с кем разговариваете, товарищ Сегал, я работник райкома партии. Вы обязаны исчерпывающе отвечать на мои вопросы. Это поручение секретаря райкома, учтите.
- Успокойся, Ефим, не кипятись, - вроде примирительно посоветовал Гапченко.
Софья Самойловна то снимая, то снова накидывая пуховой платок на плечи, раскрасневшаяся, возбужденная отрывисто выпалила:
- Безобразие! Я предупреждала Сегала, предупреждала, мы - редакция, не милиция, не прокуратура!
- Прекрати, пожалуйста, Софья Самойловна, - попросил Гапченко, - надо же разобраться, кто прав, кто...
- А вы, товарищ редактор, еще сомневаетесь, кто виноват? - раздраженно перебила Великанова.
- Я, Искра Николаевна, свою точку зрения райкому высказал. Давайте послушаем Ефима Моисеевича.
С невероятным трудом подавил в себе Ефим порыв уйти, уйти немедленно от гнусного допроса.
- Вот что, товарищ Великанова, - сдерживая волнение, начал он, - коль скоро вы именем райкома решили учинить мне допрос, а затем, полагаю, и разнос, разрешите сказать: попытка эта несостоятельна, ибо позиция ваша, мягко говоря, политически неправомочна.
- Безобразие! - крикнула Софья Самойловна.
- Соня! Соня! Успокойся! - урезонивал Гапченко.
Великанова уничтожающе глядела на Сегала. А он, будто и не замечая огненных стрел из ее пылающих глазок-пуговок, внешне невозмутимо продолжал:
-Я понял, товарищ инструктор райкома, что вы, вместо всемерной поддержки редакции, в частности меня в очень нелегком поединке с нечистью всех мастей на заводе и в окрестностях, взяли на себя неблаговидную роль ее адвоката. Я удивлен, что не получаю поддержки райкома в полезнейшей работе, уверен, что это - недоразумение. Разрешите напомнить: партия, в которой вы состоите, а я не состою, призывает всеми доступными средствами разоблачать и строго наказывать субъектов вроде ваших подзащитных. Выходит, что я, беспартийный журналист... прошу не перебивать меня!... выступаю точно в соответствии с партийными установками. Какие же претензии может иметь ко мне в таком случае партийный орган - райком, в частности, вы?.. Уж не хотите ли вы сказать, что партия говорит одно, а делает другое?
Великанова мертвенно побледнела. Тонкие синеватые губы ее задрожали. По лицу Гапченко мелькнула змейка, но, как показалось Ефиму, его холодные глаза чуть улыбались. Софья Самойловна сорвавшимся голосом крикнула:
- Безобразие! - и выбежала из кабинета.
- Вы все сказали? - глухо спросила Великанова.
- Покамест все, - довольно улыбаясь, ответил Ефим.
- Тогда не о чем больше толковать, точка, - зловеще подытожила Великанова, бочком сползая со стула.
Встал и Гапченко. Даже на высоченных каблуках она перманентной головкой едва доставала до плеча невысокого Гапченко, который снял с вешалки пальтишко-маломерок инструкторши, пригнувшись слегка, помог ей одеться, взял Искру Николаевну под локоток, проводил ее.
Глядя на эту картину, Ефим едва не прыснул вслух.
Гапченко вскоре возвратился в кабинет, прошел мимо Ефима, не взглянув на него, сел за свой стол, развернул свежий номер «Правды» и начал его внимательно просматривать... Ефима это озадачило: он ожидал, что редактор, выпроводив Великанову, сразу же будет обсуждать необычайное происшествие. А Гапченко остановил внимание на большой подвальной статье, похоже углубился в чтение, будто и не собираясь говорить с Сегалом по поводу атаки Великановой. Но и Ефим молчал, кажется, догадался: выжидает редактор, не хочет первым начинать опасный разговор, зная горячность своего сотрудника... Взрыва не последовало. Убедившись в тактической ошибке, Гапченко отложил в сторону газету, закурил и, скосив глаза в сторону Ефима, двусмысленно проговорил былинным речитативом:
- Чего ж молчишь ты, Ефим? Аль сказать тебе нечего?
Ефим удовлетворенно хмыкнул: он по-мальчишески ликовал, что перехитрил редактора.
- Хмыкаешь? Тебе весело?.. А мне, признаться, не очень. Скверная история получилась. Это не тебе, вернее, не только тебе райком под нос кулак тычет, но и мне. И ты, хорош гусь, нечего сказать! Нахамил Великановой, разозлил ее. Теперь она громы и молнии мечет в наш адрес. Знаешь, что она мне на прощание сказала? - Гапченко стряхнул пепел на пол, что при его аккуратности было случаем из ряда вон выходящим, пальцы его слегка дрожали. - Она сказала: «В райкоме складывается мнение, что Сегал кляузник, драчун, а не журналист. Рекомендуем сделать из этого соответствующий вывод».
- Чего же проще? - усмехнулся Ефим. - Сейчас напишу вам заявление с просьбой отчислить меня из редакции в цех, и делу конец! Зачем вам, в самом деле, терпеть из-за меня неприятности? - Он привстал, чтобы взять чистый лист бумаги со стола редактора.
- Погоди, - Гапченко остановил его руку, - успеется! Я, может, и отпустил бы тебя, но Горина ни за что не согласится. А самому тебе какой интерес возвращаться в цех? Ты — журналист до мозга костей. Погоди, давай-ка лучше обсудим.
- Чего обсуждать? Райком назвал меня чуть ли не хулиганом - так ведь выразилась каракатица Великанова?
Гапченко скривил губы.
- Каракатица?.. Метко, но не почтительно.
- Пока не уяснил, за что почитать.
- Как за что? - Гапченко задумался. - Ну хотя бы и за то, что она инструктор райкома, - солидно добавил он.
- Не в чинах суть. Это вам не хуже меня известно.
- Может быть, ты и прав, — серьезно ответил Гапченко, - но я приучен к другим меркам. Однако суть не в этом, психология потом. А сейчас давай придем к какому-то общему знаменателю, для работы, для дела. - Он снял очки, протер их, посмотрел стекла на свет, повертел очки так, этак, водворил на нос. - Великанова еще не райком. Сделала она выпад против тебя по собственной инициативе: нажаловались ей на тебя субчики, мол, житья от тебя нет, вот она и решила попугать тебя, а заодно и меня. Я ей сказал на прощанье прямо: «Без согласия Гориной уволить Сегала не могу. Пусть райком прикажет ей, она мне, вот
