Разбитая музыка

Стинг Разбитая музыка

1.

Зимний вечер в Рио-де-Жанейро, 1987 год. Идет дождь, и бульвар перед отелем «Копакабана» пуст. В свете уличных фонарей блестит мокрый асфальт. Моя жена Труди и я прячемся под зонтом; над нашими головами, не обращая внимания на ветер, неутомимо кружат две чайки, а где-то в темноте угрожающе шумит море. У бордюра останавливается маленький автомобиль. На переднем сиденье виднеются силуэты двух фигур, и открытая дверь приглашает нас разместиться сзади.

Несколькими очень учтивыми телефонными переговорами мы добыли себе разрешение участвовать в религиозной церемонии в церкви, которая расположена где-то в джунглях, окружающих мегаполис. От наших проводников, мужчины и женщины, мы узнаем лишь о том, что церковь находится в полутора часах езды от «Копакабаны», что о нас позаботятся и что нам не следует волноваться. Церковь, номинально являясь христианской, служит пристанищем синкретического религиозного сообщества, главное таинство котороговключает в себя принятие древнего снадобья, получаемого из растения аяхуаска[1]. Говорят, что этовызывает удивительные и глубоко волнующие видения.

Мы двигаемся на юг, а дождь тем временем льет как из ведра, и мощные разряды молний обрушиваются на вершины гор, окружающих город, после чего в отдалении слышатся густые громовые раскаты. Труди и я откинулись на спинку автомобильного сиденья, испытывая радостное волнение и тревогу одновременно, гадая, что готовит нам эта ночь. Человек за рулем полностью сосредоточен на дороге. Я сижу прямо позади него; у него большая голова и широкие атлетические плечи, а когда он оборачивается к нам, мы видим умное лицо с орлиными чертами, очки в тонкой оправе и взлохмаченные каштановые волосы. Его спутница — привлекательная молодая женщина с длинными темными локонами и широкой бразильской улыбкой — оборачивается, обнадеживающе смотрит на нас и спрашивает, удобно ли нам сидеть. Мы оба начинаем машинально кивать, явно нервничая, но не желая признаться в этом ни друг другу, ни нашим хозяевам.

По мере того как широкие проспекты большого города остаются позади и роскошные отели бульвара Копакабана понемногу уступают фавелам[2], разбросанным по склонам холмов и сверкающим в темноте как новогодние елки, дорога становится все менее и менее освещенной. Вскоре мы едем уже не по шоссе, а по гравию, и машина ползет со скоростью пешехода, поскольку водителю приходится преодолевать опасные для автомобиля выбоины и объезжать угрюмых неподвижных собак. Дождь перестал, но густая и влажная атмосфера леса наполнена шумом падающих капель. Треск цикад заглушает незамысловатую эстрадную музыку, несущуюся из маленького автомобильного радиоприемника. В конце концов мы выезжаем на открытое пространство, где множество машин беспорядочно припарковано вокруг большого здания с черепичной крышей. Это строение, несмотря на свой простой и функциональный облик, не из тех, которые я в обычной ситуации назвал бы «церковью» (в нем нет ни окон, ни дверей), да и атмосфера самого события скорее напоминает собрание горожан, пришедших на выборы мэра, чем религиозную церемонию.

Мужчины и женщины всех возрастов, включая подростков и маленьких детей, а также вездесущих собак, суетятся на автомобильной стоянке и внутри церкви, освещаемой простыми электрическими лампочками, которые свисают с потолка. Каждый из присутствующих одет в синюю или зеленую рубашку, причем у некоторых к одежде пришита золотая звезда. Нет никаких сомнений, что это здешняя униформа. Наши проводники снимают свои пальто и обнаруживают под ними такие же синие рубашки. Внезапно я ощущаю, как мы уязвимы и как выделяемся среди присутствующих. Мы и не подозревали об особой форме одежды, вид которой вселяет в меня тревогу, поскольку я привык так или иначе связывать униформу с идеей власти и необходимости подчиняться, с чем-то, отрицающим свободу, говорящим о наличии культа. Страшный газетный заголовок, как молния, вспыхивает у меня в голове: «ИЗВЕСТНОГО ПЕВЦА И ЕГО ЖЕНУ ЗАМАНИЛА В ДЖУНГЛИ РЕЛИГИОЗНАЯ СЕКТА». Хорошо еще, что лица и поведение людей выглядят абсолютно нормальными, но их униформа отталкивает меня.

Когда мы наконец входим в большой освещенный зал, нас встречают теплыми, открытыми улыбками, а двое наших проводников представляют нас группе людей, которые, судя по всему, являют собой срез всего бразильского общества. Многие из них говорят по-английски, и после недолгого обмена любезностями я спрашиваю некоторых из присутствующих, чем они зарабатывают на жизнь. Я рассказываю им, что моя жена — актриса, а я — певец.

— Да, мы знаем, — говорит одна женщина, — вы очень знамениты, но мой муж и я — простыешкольные учителя.

Все присутствующие кажутся обыкновенными трудящимися людьми, но среди них немало профессионалов: врачи, юристы, пожарники, бухгалтер и его веселая жена, социальные работники, служащие, программисты, учителя; среди них нет ни одного чудака или фанатика. В сущности, я не знаю, кого именно я ожидал здесь встретить, но вид этого большого и гостеприимного общества обнадеживает меня.

— Вы впервые попробуете растение? — спрашивает врач. Мы никогда прежде не слышали, чтобыо легендарном

снадобье упоминали в такой форме, но предположили, что речь идет об аяхуаске, что, я полагаю, является оригинальным индийским названием.

— Да, для нас это в первый раз. Нам сочувствующе улыбаются.

— Все будет в порядке, — говорит один из школьных учителей. Мы пытаемся улыбнуться в ответ, в очередной раз подавляя опасения и тревогу. В комнате собралось уже около двух сотен людей, вокруг центрального стола в ней расставлены плетеные пластиковые шезлонги на металлических каркасах. Над столом возвышается деревянная арка, выкрашенная синей краской, на которой ярко-желтым выведены слова LUZ, PAZ, AMOR. «Свет, мир, любовь», — догадываюсь я, призвав на помощь остатки своего португальского. Двое наших спутников, которые, видимо, будут опекать нас на протяжении всего вечера, появляются вновь и провожают нас к креслам в первых рядах. Они заверяют, что помогут, если у нас возникнут трудности.

— Трудности? — спрашиваю я, не в силах скрыть свое беспокойство.

Голос мужчины, когда он отвечает на мой вопрос, звучит немного скованно:

— Вы можете ощутить некоторый физический и эмоциональный дискомфорт. Но, пожалуйста, попытайтесь расслабиться, а если у вас появятся вопросы, я постараюсь на них ответить. Вокруг стола стоит пять или шесть пустых стульев. Кажется, что тишина буквально просачиваетсясквозь помещение, когда шестеро мужчин входят в церковь через боковую дверь и направляются кстолу. Чувствуется явная торжественность в их величественной процессии, и, видя ихисполненную достоинства осанку, я делаю вывод, что это влиятельные персоны. Возможно, обстановка всего события уже начинает искажать мое восприятие, но облик их кажется мнестрогим и аскетичным, как облик монахов или мудрых старцев. Это мэтры, которые будутпредседательствовать во время церемонии.

На центральном стуле, как нам объясняют, сидит мэтр, специально приехавший на церемонию из северного бразильского города Манауса. Именно он будет вести ритуал. Это человек среднего возраста со взглядом мудреца. Его глубоко посаженные глаза глядят с несколько ироничного, но совсем не злого лица, как будто он смотрит на мир изнутри длинного темного тоннеля. Он кажется мне человеком, который может поделиться удивительным секретом, невероятной историей или частицей сокровенного знания. Во мне просыпается интерес. Мое настроение улучшается еще и потому, что я замечаю, как легко черты его лица освещаются очаровательной улыбкой, когда он приветствует кого- нибудь из своих знакомых. Очевидная доброжелательность этого человека успокаивает меня.

В центре стола стоит большой стеклянный сосуд, наполненный болотисто-коричневой жидкостью. Я предполагаю, что это и есть легендарное священное снадобье, о котором я так много читал, — аяхуаска.