Он доверил ей своего сына — самое дорогое существо. Но разве хоть одна женщина будет счастлива, удовольствовавшись ролью приемной матери, пусть даже это ребенок лучшей подруги, и смирится с положением домработницы?
Рик мрачно вспоминал моменты своей невнимательности к Ли. Да, он внес ее имя в свои банковские документы, но разве она потратила хоть доллар из его денег на себя? Он ни разу не удосужился сходить с ней в ресторан или на такое-нибудь мероприятие. И в церковь сопровождал ее лишь однажды — когда Бобби получил первое причастие. Дьявол, он даже не помнил дня рождения жены и спохватился с четырехмесячным опозданием!
Неудивительно, что после одиннадцати месяцев затворнической жизни жена сообщила о решении отправиться на барбекю — с ним или одна.
Рэйчел много рассказывала ему о подруге, но тогда Рик не придавал ее словам особого значения. Он слышал о кочевом детстве Ли, о предательстве бросивших ее родителей, о годах, проведенных то под казенной крышей, то в чужих семьях. По словам Рэйчел, больше всего Ли мечтала иметь свою собственную семью и домашний очаг.
Теперь у нее был законный сын в лице Бобби, и жила она в одном из самых лучших домов в округе. Но его скорбь по Рэйчел отняла у Ли возможность иметь полноценную семью, о которой она так мечтала. Она ощущала себя домработницей, а не полноправной супругой. Вот объяснение сегодняшнего взрыва.
Рик не испытывал к, супруге ничего, кроме благодарности, смешанной с сознанием вины.
Ему было неспокойно от этого, однако Ли не могла пробудить в нем никаких других чувств.
Потеря Рэйчел оказалась невосполнимой утратой, опустошившей Рика. Любая другая женщина после ее смерти воспринималась им лишь как существо противоположного пола. Ни одна из них не могла вызвать у Рика ни интереса, ни влечения. Да, он оставался мужчиной, и зачастую гормоны по-прежнему закипали в крови, но неповторимое волшебство взаимной нежности и ласки навсегда покинуло его вместе с Рэйчел.
В сознании и в сердце Рика любовь и секс были неразрывно связаны с густой гривой рыжих волос, бархатистой, усыпанной веснушками кожей и удивительными изумрудными глазами, искрящимися страстью.
Воспоминания, такие живые, временами становились невыносимо острыми. Рик ощущал, будто он вновь держит тело Рэйчел в своих объятиях. Он чувствовал прикосновение нежной кожи к своим ладоням и до боли сжимал пальцы, пытаясь поймать ускользающий в пустоту призрак.
Боль и горечь делались невыносимыми, и Рик заставил себя вернуться к действительности. Он обязан думать о живой женщине — жене. Она должна была стать для него желанной.
Но Рика не трогали ни длинные, блестящие, цвета воронова крыла волосы, сколотые шпильками на затылке или заплетенные в косу, ни гладкая, покрытая легким загаром кожа. А в глубине бездонных голубых глаз скрывалась какая-то печальная тайна.
Ему не удавалось представить эти глаза затуманенными от страсти; он не мог вообразить себе Ли, обнимающую его в минуту близости. Не существовало ничего более нереального.
Угрызения совести заставили Рика залпом осушить второй стакан.
Больше всего он опасался причинить боль Бобби, а развод, несомненно, сказался бы на мальчике. Отсутствие сексуального интереса к Ли, конечно, связано со скорбью по Рэйчел. И еще с тем, что он никогда не представлял Ли в качестве потенциальной любовницы, не интересовался, какая она в свободное от забот время.
Рэйчел и Ли были ближе чем сестры. Покойная жена очень огорчилась бы, узнав, что Рик лишил Ли возможности иметь полноценную семью.
Ведь ради него и Бобби та отреклась от шанса встретить человека, чье сердце принадлежало бы ей безраздельно.
Скольким пожертвовала ради него Ли и как он ей отплатил! Рик подошел к письменному столу.
Взяв в руки фотографию в серебряной рамке, он принялся всматриваться в лицо Рэйчел.
Перед его взглядом была лишь плоская поверхность. Рик слегка наклонил рамку, словно пытаясь добиться трехмерности изображения, но образ за стеклом неожиданно показался ему эфемерно- нереальным, как и любая фотография.
Впервые Рик испытал странное чувство оторванности от этого цветного изображения, и его сердце сжалось от тщетной попытки восстановить столь привычную связь. Им овладело ощущение, что он знал прекрасную женщину на фотографии давным-давно, слишком давно. Рик вздрогнул, испугавшись этой перемены. Прошло всего пятнадцать месяцев, но сейчас ему казалось, что все это было в другой жизни, с другим, не похожим на теперешнего, Риком Уэйверли.
За какие-то несколько мгновений воспоминание о Рэйчел, такое отчетливое и реально осязаемое, затуманилось и поблекло, сделавшись похожим на сон.
Такого с Риком еще не происходило. Рэйчел постепенно исчезала из его памяти. Незаметно для себя он начинал забывать подробности, которые считал запечатлевшимися в его сердце навеки. Его терзали внезапные вспышки воспоминаний отдельных моментов, но мелкие ежедневные детали — как Рэйчел двигалась, как улыбалась и даже как держала на руках их сына в те последние дни жизни — начинали стираться и обесцвечиваться.
Неужели он полностью забудет Рэйчел? Сумеет ли выстоять, потеряв ее во второй раз? Рик ощутил леденящее душу дыхание одиночества.
Несколько минут он стоял на месте, спрашивая себя, не пьян ли он, надеясь объяснить странное чувство парой стаканов скотча и понимая, что это не так. И в это мгновение Рик принял неожиданное решение.
Ему больше не хотелось смотреть на фотографию, ощущая растущую отчужденность от Рэйчел. Лицо покойной жены за стеклом напоминало о том, что прошлое, каким бы прекрасным оно ни было, не вернешь. Лучше никогда больше не видеть это фото, чем вновь терзаться, чувствуя, как прежняя жизнь с Рэйчел уходит в небытие.
Погасив настольную лампу, Рик повернулся я, держа в руке фотографию, зашагал по темному коридору, направляясь в спальное крыло. Он мог свободно передвигаться в кромешной тьме по огромному, с рождения знакомому дому. Войдя в одну из гостевых комнат, Рик приблизился, не включая света, к туалетному столику. Он выдвинул ящик и положил туда фотографию. Серебряная рамка глухо звякнула о деревянное дно. Несколько мгновений он колебался, раздумывая, не изменить ли решение и не вернуть ли фотографию на прежнее место. Но вместо этого развернулся и вышел из комнаты.
Полоска приглушенного света, который Ли всегда оставляла в детской, пробивалась из-под двери, и Рик, повинуясь ежевечерней привычке, зашел посмотреть на сына.
Бобби мирно спал, и, постояв несколько минут перед кроваткой, Рик направился к себе, бросив взгляд на полуоткрытую дверь, ведущую в спальню Ли. В ее комнате было темно, и с того места, где стоял Рик, он мог различить лишь краешек ковра.
Он встрепенулся, вдруг поймав себя на мысли, что пытается представить спящую девушку и ее ночную одежду. Никогда прежде Рик не интересовался привычками Ли, и это удивило его.
Наверное, он все-таки пьян. Пьян настолько, что пытался любым способом пробудить желание, а может, мысль о сексе без любви в нетрезвом состоянии выглядела менее отталкивающей.
Завтра это пройдет, и маленькая искорка интереса погаснет в холодной реальности нового дня.
Мягкий смех Ли донесся до Рика прежде, чем он успел войти на кухню.
— Нет, нет, не клади тост в чашку. Его кладут в рот, мой мальчик.
Еще ни разу Ли не ставила на стол горячий завтрак с опозданием. Она часто бодрствовала половину ночи у кроватки Бобби или же возилась с рано просыпающимся малышом. Но завтрак на столе неизменно появлялся вовремя. Рик мог сверять по ней часы.
Этим утром Бобби пробудился рано, вероятно, в мокром подгузнике, но, когда Рик вошел на кухню, его сын, умытый и опрятно одетый, уже сидел на своем высоком стульчике в нагруднике. Он грыз кусочек тоста, в то время как Ли накрывала на стол.
Чувство вины и раскаяние вновь завладели Риком. Он находился в неоплатном долгу перед своей безупречной женой. Совершенной женой.
Ее совершенство было немым упреком ему самому — столь далекому от идеала мужу. Головная боль, с
