Хриплым, точно у вороны, голосом он назвал свое имя. Тишина. С чувством разочарования и одновременно облегчения Коррадино подумал, что там никого нет. И тут из-за портьеры раздался голос со знакомым акцентом.
— Sì. Entrate.[51]
Коррадино дрожащей рукой отодвинул тяжелую ткань и шагнул, не зная куда. Словно Данте из книги — книги отца, — он вышел на новую тропу с новым провожатым, «земную жизнь пройдя до половины». Он не знал, куда приведет эта дорога, не знал и того, кто ведет его.
— Значит, вы пришли, Коррадино.
Ответ замер у Коррадино на губах. Он не видел, кто говорит, видел только зрелище внизу.
Он стоял на закрытом балконе, нависшем над темным, похожим на пещеру помещением. На переднем плане сияла барочная арка из позолоченного дерева. Она выгнулась над сценой, залитой светом тысячи свечей. На сцене находились персонажи — и какие! Не мимы из комедии дель арте, не пестрые и безвкусные карнавальные маски, а актеры, одетые в золотую, расшитую драгоценностями парчу. Там была принцесса, окруженная толпой воздыхателей. Она стояла в картинной позе и пела так красиво, что Коррадино почти забыл о страхе и беспокойстве. Пела она далеко не церковный гимн, а веселую светскую песню на языке, которого он не знал.
— Монтеверди, — сказал голос Дюпаркмье. — Это ария из «Коронации Поппеи». Клаудио считался гением, но, как и большинство гениев, очень неприятным человеком. Вы никогда не бывали в опере?
Коррадино потрясенно покачал головой.
— У вас еще будет возможность полюбить оперу — в Париже. Задвиньте поплотнее портьеру. Мы будем говорить и одновременно наслаждаться пением. Главное, чтобы нас не увидели, вот мы и встречаемся на театральной репетиции.
Коррадино сделал, как было сказано. Глаза его постепенно приспособились к темноте, и он наконец разглядел фигуру собеседника.
— Сядьте, мой дорогой друг. Стул позади вас.
Коррадино сел и в потемках взглянул на Дюпаркмье. Теперь тот походил на импресарио: волосы и бакенбарды аккуратно уложены и подернуты сединой, как и полагается пожилому театралу.
— Хорошо. Приступим к делу. Сначала я изложу наше предложение, а потом вы можете задавать вопросы. Согласны?
Коррадино кивнул.
— Хорошо. Тогда начну, времени у нас мало. Вы, я надеюсь, слышали о его величестве Людовике Четырнадцатом, короле Франции?
Еще один кивок.
— Разумеется. Кто же не слышал. Чтобы отразить его блестящее правление и великую мудрость, лучшие архитекторы строят сейчас на землях Версаля, возле Парижа, самый пышный королевский дворец в мире. Он будет величественнее дворцов древних римлян и египтян, прекраснее дворцов индийских набобов и махараджей, лучше благородных дворцов древних греков. Он превзойдет странные и удивительные строения китайцев, которые недавно обнаружил на Востоке ваш соотечественник Марко Поло. И все же, чтобы добиться этого, его величество предложил свою фантазию, которой будут дивиться многие столетия.
— Что это за фантазия? — с трудом выговорил Коррадино.
— Он хочет, чтобы один зал был полностью зеркальный.
Коррадино молчал. Пение снизу наполнило его вдохновением.
— Как интересно! — Усмешка, которую он заметил во время их первого свидания, снова прозвучала в голосе француза.
— Что интересно? — спросил Коррадино.
— Вы не сказали, что это невозможно. Это еще больше убедило меня, что вы именно тот человек, который нам нужен.
— Зачем королю строить такой дворец? Потребуются громадные траты, а работа будет трудной и долгой.
В темноте Коррадино заметил, как француз нетерпеливо махнул рукой.
— Это не останавливает его величество. Главное для него — блеск и великолепие королевской власти. Такой дворец, с таким залом, заставит других правителей уважать его. Политика зиждется на величии, Коррадино. Нас судят по нашим владениям. Такое место на века станет центром политической жизни. Там будут заключаться великие договоры и твориться великие дела.
— Понимаю. И вы хотите, чтобы я вам помог.
Сейчас пришла очередь кивать Дюпаркмье.
— Мы хотим, чтобы вы переехали в Париж. Мы поселим вас в удобстве и роскоши поблизости от дворца. Вы будете руководить работой по созданию зеркал и других стеклянных изделий. Со временем, когда мы убедимся, что все идет хорошо, мы отправим за вашей дочерью.
Коррадино вздрогнул.
— Так она не сможет поехать со мной?
— Не сразу, — покачал надушенной головой француз. — Это и одному человеку опасно, а так — вдвойне. Намного спокойнее оставить ее здесь. Вы не должны ни о чем ей рассказывать, даже перед отъездом — ради ее же блага.
— Но, месье, я не смогу покинуть город живым. За каждым моим шагом следят, я под большим подозрением из-за прошлого моей семьи.
Дюпаркмье придвинулся так близко, что Коррадино почувствовал запах напомаженных волос и теплоту его дыхания.
— Коррадино, вы не покинете город живым.
ГЛАВА 13
ПЛЕМЯННИК КАРДИНАЛА
Обеспокоенная ситуацией, сложившейся на стекловарне, в страхе перед фотосессиями и интервью, которые, как она знала, непременно последуют, Леонора находила для себя две отдушины: в работе — стекло стало отзываться на ее руки и дыхание — и в квартирке на Кампо Манин. Коллеги более никуда ее не приглашали, и она не засиживалась до темноты. Когда она возвращалась домой, сердце радостно замирало, стоило ей взглянуть на старинный дом, дремлющий под закатным солнцем. Кирпичи здания цветом напоминали львиную шкуру. Леонора автоматически поднимала глаза к двум верхним окнам — своим окнам.
Впервые дом принадлежал только ей. Здесь она ни от кого не зависела: ни от матери с ее академическими книгами и гравюрами, ни от соседок-студенток с их хипповскими представлениями о шике, ни от Стивена с его солидным неоригинальным антиквариатом и стенами цвета магнолии. Она сделает дом по своему вкусу — окружит себя красками, тканями и вещами, которые хотела бы видеть каждый день. Все это станет отражением ее новой сущности.
В выходные Леонора ходила по городским рынкам, одна, но не одинокая, и подбирала ткани и предметы, говорившие ей о Венеции. В поисках сокровищ она заглядывала в маленькие темные магазины Академии. Радостно возвращалась домой с добычей, как некогда Марко Поло. Блюдо из темного дерева она обнаружила на Кампо Сан-Вио. Поставила его на кухонный стол и выложила на нем пирамиду ароматных лимонов, купленных с пришедших в город кораблей. Огромный каменный палец, отпиленный от какой-то
