по плитам городской площади, стальные шпоры наездников со звоном высекали искры из нагретых солнцем каменных стен зданий, когда по улицам в вихре праведности проносилась то французская кавалерия, то кавалерия Империи. В общем, добропорядочные жители Саронно хорошо понимали, чего ждет Симонетта. Кроме того, чувства столь знатной синьоры лишний раз возвеличивали ее в глазах простых людей, ибо она, хозяйка города, испытывала те же простые человеческие страдания, что и остальные женщины — матери, жены, дочери ушедших на войну солдат. И они, разумеется, не могли не заметить, что, даже когда пришел тот день, которого Симонетта так боялась, она по-прежнему день и ночь просиживала у окна, надеясь, что ее любимый все-таки вернется домой.
Об этой молодой вдове — ибо хозяйка виллы Кастелло стала теперь вдовой — немало говорили на городской площади. Старинные, сделанные из золотистого камня дома Саронно и его улицы, звездными лучами расходившиеся от центральной Соборной площади, слышали все, о чем судачили жители городка. А вспоминали они тот день, когда Грегорио ди Пулья, оруженосец синьора Лоренцо, весь израненный, спотыкаясь, с трудом поднялся по дороге, ведущей на виллу Кастелло. И миндальные деревья, росшие там, горестно качали головами, когда он проходил мимо, а серебристая листва шептала, что знает, какую тяжкую весть несет он хозяйке дома.
Симонетта, в кои-то веки покинув свой наблюдательный пост у окошка, тут же возникла в дверях, выходящих на террасу, напряженно вглядываясь в приближавшегося мужчину — ей так хотелось, чтобы этот усталый путник оказался ее мужем Лоренцо, а не его оруженосцем. Когда же она окончательно убедилась в том, что это всего лишь Грегорио, что это его фигура и походка, из глаз ее тихо покатились слезы. А когда оруженосец подошел ближе, Симонетта, увидев, чью шпагу он несет, тут же упала без чувств. Все это собственными глазами видел помощник садовника Лука сын Луки, который дня на два стал главной знаменитостью Саронно. Упиваясь неожиданной славой — ибо именно он оказался единственным свидетелем описанной выше сцены, — Лука вещал, словно бродячий проповедник, выступая перед местными жителями, которые обычно собирались, чтобы поделиться последними новостями и послушать сплетни, в тени соборной колокольни, прячась там от безжалостного солнца. Лука и слушавшие его люди передвигались следом за тенью, и прошел по крайней мере час, прежде чем живой интерес к данному событию стал понемногу иссякать. Люди так долго обсуждали то, что случилось c синьорой Симонеттой, что настоятель церкви, добрая душа, не выдержал, отворил двери и укоризненно покачал головой, глядя на Луку из холодного полумрака здания. Юный помощник садовника тут же поспешил закруглиться и почти добрался до конца своей истории, прежде чем двери церкви снова закрылись. Однако ему очень хотелось поделиться самым восхитительным и таинственным моментом этой трагической встречи: оруженосец принес с поля битвы не только шпагу своего господина, но и еще кое-что! Какую-то длинную металлическую штуковину. Нет, это была не шпага и не меч… Лука и сам толком не понял, что это такое. Он, правда, знал, что синьора Симонетта и Грегорио часа два что-то очень серьезно и внимательно обсуждали. Видимо, советовались друг с другом, когда синьора немного пришла в себя. А затем, по словам Луки, хозяйка опять вернулась на свое место у окна, решив, похоже, оставаться там до Судного дня и до того часа, когда, хвала Всевышнему, сможет наконец воссоединиться со своим супругом.
Симонетта ди Саронно задавала себе вопрос: а есть ли Бог? И хотя вопрос этот казался ей кощунственным, она никак не могла выбросить его из головы, раз уж он там возник. Вся застывшая, окаменевшая, она по-прежнему сидела у окна и сухими глазами неустанно смотрела вниз, на дорогу, проходившую через миндальную рощу. Она не сводила с этой дороги глаз до тех пор, пока не гасли последние краски заката и небо не застилала ночная мгла, а каменный подоконник под ее ладонями не становился совсем холодным. Вдали, у подножия холмов, раскинулся городок Саронно, серебрившийся в свете луны, будто случайно оброненная монетка. Ощущение странной отгороженности от всех, полной отрешенности от внешнего мира, которое некогда казалось ей поистине драгоценным, стало теперь полным и абсолютным, словно дом ее, достаточно удаленный от города, превратился в тюрьму, а сама она — то ли в деву из древних сказаний, заключенную в башню замка, которую осаждали драконы, то ли в послушницу монастыря, удалившуюся от жизни и запершуюся в своей келье. Рафаэлла, горничная, заботливо накинула на плечи хозяйки мягкую и легкую накидку из меха горностая, но Симонетта, похоже, этого не заметила, да и тепла не почувствовала. Она теперь ничего не чувствовала — только горе, засевшее где-то под ложечкой. Казалось, она проглотила какой-то колючий камень, нет, не камень — неочищенный орех миндаля. Как тогда, когда ее впервые угостили такими орехами, ибо целая роща миндальных деревьев досталась ей в качестве приданого. В тот раз она по незнанию взяла и проглотила орех целиком, вместе со скорлупой. Она ведь выходила замуж совсем юной, ей было всего тринадцать, да и Лоренцо был ненамного старше, ему исполнилось пятнадцать. Вот он и сделал ей этот символический подарок — миндальный орех в той самой роще, где состоялась их свадьба, в роще, с которой синьора теперь не сводила глаз ни днем ни ночью.
Они обвенчались в церкви Санта-Мария-деи-Мираколи в Саронно. Эта хорошенькая белая церковь с восьмиугольным баптистерием, крытой прохладной аркадой, вдоль которой тянулся ряд деревьев, и изящным новым шпилем, вознесшимся высоко в небеса, никогда прежде не видела столь торжественной церемонии. Перезвон колоколов разносил по окрестным равнинам радостную весть: объединялись два старинных знатных рода, и в тени колокольни на городской площади люди вовсю веселились и пировали. А уж потом в миндальной роще состоялась вторая, почти языческая церемония, когда юная жена и юный муж, надев короны из серебристых листьев, преподнесли друг другу орехи. Дарение и поедание несметного количества миндаля во время свадьбы было в этой местности одной из древнейших традиций, насчитывавшей немало веков. Эти орехи должны были принести семье счастье, богатый урожай и много детей. Но Симонетта едва не испортила торжество, когда чуть не подавилась, попытавшись проглотить орех целиком. Когда опасность миновала, Лоренцо от души над ней посмеялся, а мать заставила ее выпить воды и вина, чтобы орешек поскорее проскочил в желудок.
— Надо было сперва скорлупу разгрызть, а потом ядрышко разжевать, — ласково приговаривал, утешая ее, Лоренца. — И ты бы сразу почувствовала, какой миндаль сладкий.
А ведь Симонетта почувствовала тогда только вкус сухого дерева. Впрочем, Лоренцо поцеловал ее в утешение — и ей уже ничего более сладостного не хотелось.
Симонетта хорошо помнила, как в течение всего свадебного пира ее не покидало ощущение, что проклятый орех так и застрял у нее в глотке. Но мать, обожавшая всем читать нотации и во всем способная увидеть руку Господа, сурово сказала:
— Не жалуйся, дочь моя! Пусть это послужит тебе уроком, и постарайся хорошенько его запомнить. Порой приходится приложить усилия — разбить или разгрызть тот или иной плод, — чтобы почувствовать его истинный вкус. Твоя жизнь, хвала Господу, до сих пор была слишком легка и удачлива. В семье тебя любили, ты не обделена ни красотой, ни богатством, ты очень удачно вышла замуж, но ни один жизненный путь не бывает до конца совершенно гладким и безоблачным. Когда-нибудь страдания непременно выпадут и на твою долю, не забывай об этом. Ибо, лишь помня о грядущих страданиях, ты сможешь в полной мере понять, каковы твои истинные склонности и каким должен быть твой жизненный путь, предначертанный Господом. Только тогда ты сможешь прожить свою жизнь так, как велит Он: в страданиях, но с просветленной душой!
Симонетта промолчала и выпила еще вина. Она всегда помнила о том, что обязана быть покорной и свято исполнять дочерний долг, но как раз в этот момент — наконец-то! — проглоченный орех упал в желудок, и его колючее продвижение по пищеводу сменилось приятным теплом от выпитого вина. Ей сразу стало легче. Симонетта, чуть прищурив глаза, посмотрела на своего жениха, и душу ее обдала горячая волна нежности и сладостного возбуждения при мысли о том, что теперь она стала женой этого юного бога и скоро наступит их первая брачная ночь… В общем, Симонетта совершенно перестала слушать материнские наставления. Нет, она всегда будет счастлива со своим Лоренцо! Она была уверена, что жизнь принесет им удачу и благополучие. Кроме того, ей казалось, что она понимает, в чем источник дурного настроения матери. Девушка перевела взгляд на отца, красивого, цветущего мужчину. Свою дочку он обожал, но, увы, Симонетта была не единственной молодой особой, к которой он питал нежные чувства. Девушка прекрасно знала, что мать немало настрадалась из-за бесконечных амурных приключений супруга. То вдруг внезапно наглела та или иная служанка у них в доме, то молодые торговки вином начинали чересчур часто к ним заходить… Однако Симонетта не сомневалась, что сама-то она ничего подобного в своей будущей семье не допустит. И, покрепче стиснув руку Лоренцо, она постаралась как можно скорее
