дает задний ход.
Да нет, — говорит он, — это я так. Просто хотел сказать, что это тебе не на пользу.
Крепко сжимаю челюсти. Мы оба пожалеем, если я сейчас открою рот. Встаю и, захватив рюкзак, ухожу. Звенит звонок, и коридор заполняется людьми. Приходится проталкиваться между ними, чтобы пробраться к шкафчикам, стоящим в другом конце, так как для пятого урока мне нужна книга по истории.
Добравшись наконец до дверцы, я дважды набираю неверный код. Чтобы вспомнить нужную комбинацию, произношу цифры вслух. 17… 08… 31.
Третья попытка оказывается успешной, и я, отодвинув щеколду, открываю дверцу шкафчика. «История Второй мировой войны» первая в стопке книг, хранящихся у задней стенки ящика. Тянусь за ней, но чья-то мощная рука захлопывает дверцу прямо у меня перед носом. Толстые мясистые пальцы распластаны по металлической поверхности перед моими глазами. Их обладатель жарко дышит мне в шею, распространяя запах жареной картошки. Я поворачиваюсь и вижу перед собой раздувающиеся ноздри Логана. Он похож на быка, а я стою между ним и красными шкафчиками. Рукой он преграждает мне путь. Логан, поджав губы, недобро смотрит на меня немигающим взглядом. Короткие светлые волосы на его голове намазаны гелем и уложены в виде острых шипов. Я отворачиваюсь. Два года назад я был таким же, как он. Два месяца назад мне, как и ему, было бы все равно. Он, смеясь, протягивает вперед вторую руку и шлепает Шарифа по подставленной ладони у меня над головой. Наблюдаю за их уходом. Где-то на середине коридора Логан подскакивает и касается потолка кончиками пальцев. Они движутся по опустевшей школе, как хозяева.
Так и не открыв шкафчик, я ухожу, не обращая внимания на звонок на урок, туда же, откуда пришел. Выходя на улицу, я даже не удосуживаюсь взглянуть на секретарей, сидящих в главном офисе. Мне ужасно хочется оказаться как можно дальше от этой идиотской школы, черт бы ее побрал.
Глава вторая
Дома никого нет. Брожу по комнатам, пытаясь понять, где лучше расположиться, до тех пор, пока мне не становится ясно, что оставаться здесь я не хочу. В каждой комнате есть участок, в котором раньше что- то было — стул, стереосистема, книжный шкаф или гардероб. Мама так и не заполнила зияющие дыры после того, как ушел отец, и раньше мне казалось, что это неважно. Но после аварии я, кроме этих пустот, ничего в доме не вижу. Наконец я решаю остаться в кухне. Открываю холодильник, заглядываю внутрь и снова закрываю дверцу. Замечаю оставленную мамой записку, лежащую в вазе для фруктов между размякшей грушей и почерневшим бананом. Мама так и не освоила искусство эсэмэсок, так что ваза с фруктами продолжает выполнять функцию почтового ящика. К записке приложено несколько купюр.
Пересчитав купюры, кладу их в карман. Сумма не изменилась — денег по-прежнему достаточно, чтобы поесть самому и накормить Вив. Ищу глазами карточку с номером доставки пиццы, висящую на двери холодильника. Компания называется «Скорая пицца-помощь», потому что курьер развозит заказы на мини-вэне, раньше служившем каретой «скорой помощи». Вив считала эту коммерческую идею гениальной. Она смешила ее до слез. Звоня им, она говорила что-нибудь вроде: «Нам нужна помощь. Привезите, пожалуйста, пеперони. Ситуация критическая!»
Мы оба неизменно смеялись над этой глупой шуткой, а теперь, услышав о «скорой помощи», я не могу представить ничего, кроме сломанного столба на перекрестке и машины с выключенной мигалкой, медленно отъезжающей от тротуара.
Иду в свою комнату, падаю на кровать и засыпаю.
Мне снова снится Вив. На этот раз я этому почти что рад. Она такая красивая, такая беззаботная во сне. На этот раз в сценарии произошли изменения. Она снова выходит из огня и направляется ко мне, но… я ничего не слышу. Звук отсутствует. Вив доходит до того места у столба, где она всегда останавливается, но все происходит в полной тишине. Все как обычно — я вижу ее темные глаза, отблески пламени на щеке, — а потом кто-то меня окликает. Но это не Вив. Я уже слышал раньше этот женский голос с металлическими нотками.
— Кам? Камден!
Во сне шарю по постели рукой, пытаясь погладить Вив, но ее рядом нет. Я один. Проснувшись, закрываю лицо подушкой, испытывая ненависть ко всему, и вслух, шепотом говорю о том, чего мне так мучительно не хватает с той августовской ночи. Но мой единственный молчаливый собеседник — мокрая подушка, и, кроме нее, слушать меня некому. Лежу в постели до тех пор, пока не чувствую, что отекшие веки уже просто-напросто не раскроются, если я немедленно не встану. Бреду в ванную с закрытыми глазами и встаю под душ. Прикосновение холодной воды заставляет проснуться. Кожа немеет от холода. Стою под обжигающими струями столько, сколько могу выдержать, и, только выключив душ, понимаю, что забыл раздеться.
Кабинет миссис Саммерс расположен на нижнем этаже здания с террасами, за десять кварталов от дома, в котором я живу. У дверей меня встречает, приветливо виляя хвостом, ее золотистый ретривер по имени Ланс. В кабинете стоят два невероятно мягких кожаных дивана, а у рабочего стола кресло на колесиках. Стены украшены фотографиями мужа и сына миссис Саммерс.
Я с порога понимаю, что происходит что-то необычное, потому что доктор Саммерс не сидит за столом в кресле, как это обычно бывает. Она полулежит на диване, опираясь локтем о подлокотник. На коленях планшет с листом бумаги. Ее короткие седеющие светлые волосы, как всегда, аккуратно уложены, но очки, которым положено сидеть на носу, лежат на столе. Когда я вхожу, миссис Саммерс окидывает меня взглядом внимательных глаз.
Мы не виделись с тобой почти две недели, Кам, — говорит она, улыбаясь, как обычно. — Как дела?
Извините, я забыл зайти на прошлой неделе.
Ложь получилась такой неумелой, что мне самому становится стыдно. Я прихожу в кабинет миссис Саммерс каждую пятницу ровно в четыре часа в течение последних двух лет, с тех пор, как ушел из команды. Вернее, с тех пор, как нас бросил отец. Она знает, что я чувствую по отношению к нему, что думаю о футболе и о ребятах в школе. Я всегда говорил ей все как есть, но за последние два месяца не сказал ни слова правды. Не хочу, чтобы она знала, что я чувствую после гибели Вив. Она знает, кем была для меня Вив при жизни, но в то, что творится в моей голове сейчас, я посвящать ее не готов. А творится в ней вот что: моя жизнь кончилась в тот день, когда умерла Вив. Кроме того, я считаю, что авария произошла по моей вине, и теперь, просыпаясь утром, не могу понять, ради чего остался здесь один.
От этих мыслей меня отвлекает Ланс, просовывая нос в щель между неплотно закрытой дверью и косяком. Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на него.
Миссис Саммерс тоже замечает собаку, и лицо ее проясняется.
Знаешь, я хочу нарушить правило, которое сама же и установила, — говорит она. — Пусть Ланс побудет с нами сегодня, один-единственный раз.
Прежде чем я успеваю что-нибудь ответить, собака победно врывается в комнату. Вид у пса такой, словно он только что выиграл главный приз в лотерее. Ланс занимает место у моих ног, отчаянно виляя хвостом, высунув язык и заглядывая мне в лицо. Бросаю взгляд на миссис Саммерс, снова удобно устроившуюся на соседнем диване. Она кивает, и я глажу пса по голове. А что еще остается делать, когда он так смотрит на меня?
Хороший у тебя сегодня день, — шепчу я Лансу в ухо.
А у тебя — плохой? — спрашивает доктор Саммерс, наклоняясь в мою сторону.
Прикусив язык, я смотрю на собаку, потом на нее, дивясь тому, как ловко она использовала обстоятельства для начала разговора.
