такие подробности из жизни Элистера, которые подтвердят его причастность к убийству. Но единственное, что я выяснила, так это то, что он был ханжой и фанатиком-расистом. Не слишком большое откровение. Убил ли он Мелани? Или это сделал один из его приспешников? Я не могла быть в этом уверена. Мне не терпелось прочитать третью часть книги, в которой рассказывалось о его личной жизни. К несчастью, каждый раз, когда я собиралась начать читать ее, приходил Кулли, и мне приходилось убирать рукопись в сумку. Он и понятия не имел, что я украла рукопись и она находится у него под носом. Мне не хотелось вовлекать его в неприятности с полицией, которая, судя по сообщению «Коммьюнити Таймс», в конце концов, поняла, что рукопись исчезла. Полиция допросила Тодда Беннета, а также литературного агента и издателя Мелани. Все они заявили, что не видели рукописи.
Забавно, подумала я, увидев эту статью в газете. Тодд говорил мне, что в ночь убийства Мелани читал «Ча-ча-ча». Может быть, он лгал? Мелани наверняка знала, что убийца охотился за рукописью. В противном случае, она не стала бы прятать ее под кроватью. Но кто пришел за рукописью? И зачем? Пора было уже дочитать эту чертову книгу и выяснить все до конца.
Я пыталась приступить к третьей части, но мне все время мешали. Например, однажды я взяла книгу и уселась на койку Кулли, но тут зазвонил телефон. Шла моя четвертая неделя на «Марлоу», стояло солнечное субботнее утро. Я хотела было воспользоваться автоответчиком, так как Кулли был на работе, но потом передумала и сама взяла трубку.
— Это Элисон? — спросил женский голос.
— Да, это я.
— Вы звонили по поводу нашего объявления в «Коммьюнити Таймс»? Насчет помощницы по хозяйству?
— Да, я звонила на прошлой неделе. — В объявлении говорилось, что требуется помощница по хозяйству для работающей пары с двумя детьми. Работа три дня в неделю. Няня, она и есть няня, подумала я и позвонила по указанному номеру. Я стану няней двум деткам, пока их карьеристы-родители находятся на работе. Это, конечно, не занятие микрохирургией, но, все-таки, не столь шокирующее занятие, как мытье туалетов у Мелани.
— Вы бы хотели приехать и посмотреть на детей? — спросила женщина.
— О, да, — ответила я, боясь, что женщина поинтересуется моим опытом в общении с детьми или выразит озабоченность по поводу того, что я — Элисон Кофф, которую подозревают в убийстве. Может быть, она так занята работой, мужем и двумя детьми, что не смотрела новости по телевизору?
— Хорошо, — сказала она. — Наш адрес — Харборвью Террас, 102. На почтовом ящике написана наша фамилия — Силверберг.
Харборвью Террас был весьма фешенебельным районом Лэйтона, то есть Силверберги не бедствовали. Я понятия не имела, сколько получает помощница по хозяйству, но если я получу эту работу, то, очевидно у меня не возникнет проблем, чтобы купить нам с Кулли порцию плова из курицы.
— В какое время вы бы хотели, чтобы я приехала? — спросила я.
— А вы не могли бы приехать прямо сейчас? — ответила она несколько просительно. — Я сегодня страшно занята. Мой муж уехал, а у меня через час встреча с клиентом. С детьми посидеть некому. Если вы им понравитесь и наоборот, то вы могли бы начать прямо сегодня.
— Я приеду через пятнадцать минут, — сказала я. Какое облегчение! Все, что от меня требовалось, так это понравиться двум ребятишкам, и я буду принята!
Дом 102 в Харборвью Террас оказался строением в античном стиле. Он был одноэтажным с одной стороны и двухэтажным с другой. Его часто называли домом Джона Хоггинса. Из его окон открывался так называемый «зимний вид» на пролив Лонг Айленд, то есть вода была видна только в то время года, когда на деревьях не было листьев. Он был построен в 1767 году первым епископом христианской церкви Лэйтона, унаследовавшим эту землю от своего отца, стойкого лойялиста, поддерживавшего английского короля во время революции. Англичане сожгли большую часть Лэйтона в 1779 году, но «красные мундиры» пощадили этот дом, и он принадлежал семье Хоггинсов вплоть до 1850. Все последующие владельцы этого дома приложили массу усилий, чтобы сохранить дух того времени, и так до Силвербергов, встречи с которыми я ожидала со страхом. Нынешние владельцы устроили дом в соответствии со своим вкусом. Нет, паркет, лепные украшения, наружные балки, очаги — все это было на месте. Но, по понятию Силвербергов, сохранение колорита этого дома заключалось в том, чтобы разместить в нем все красивые вещи, которые они находили в журналах — стеганые одеяла, безделушки, соломенные корзиночки, угловые диваны, кресла-качалки, американские флаги. В общем, вы можете себе представить. Временами весь этот декор вызывал просто тошноту. Кроме того, Силверберги решили усовершенствовать дом, встроив удобства девяностых годов в антураж восемнадцатого века. На грубо отесанных балках висели лампы дневного света, современная электрическая плита располагалась в очаге, паркет был застелен паласом и так далее, и тому подобное. Но, в конце концов, это был дом Силвербергов. Есть у них вкус или нет, они имели право превращать это место в свалку.
— Прошу вас, входите, — произнесла миссис Силверберг, открывая (что бы вы думали?) античную входную дверь, над которой развевался американский флаг.
— Благодарю, — ответила я. — Меня зовут Элисон Ваксман Кофф. Рада познакомиться. — Я вся сжалась в ожидании ее реакции на мое имя, но ничего не произошло. Может быть, она недавно в городе.
— Я позову детей, — торопливо и несколько устало сказала она. Ей было около тридцати лет. Ее густые каштановые волосы были зажаты розовым бархатным обручем. Она носила очки в металлической оправе, наподобие тех, что всегда носила Глория Стейнем, пока не поняла, что даже самая известная феминистка Америки может вставить контактные линзы. Весь ее наряд был от Лауры Эшли[56] — блузка в цветочек розово-зеленого цвета, гармонирующая с ней юбка до щиколоток тоже в цветочек, коричневые кожаные ботинки. О, и еще жемчуг, тонкая нитка которого украшала ее шею. В ушах были жемчужные сережки. Мне показалось, что миссис Силверберг очень хочет казаться чем-то настоящим, но чем именно, я не могла понять.
— Как зовут детей? — спросила я, пока она еще не покинула прихожей. Кстати, деревянные стены прихожей были расписаны таким количеством уточек, что я почти слышала, как они крякают.
— Тиффани и Эмба, — гордо ответила она. — Два наших ангелочка.
Тиффани и Эмба Силверберг. Неплохое сочетание[57].
Миссис Силверберг провела меня в гостиную и предложила подождать там, пока она сходит за Тиффани и Эмбой, которые, как она объяснила, играли наверху с новой куклой Барби, которую подарил им их обожаемый, но, в данный момент отсутствующий, папочка. Она также добавила, что Тиффани шесть лет, а Эмбе — пять.
Играют наверху с куклой Барби? Да за такую работу надо хвататься обеими руками, подумала я, представляя, как эти две девочки будут по очереди расчесывать длинные светлые волосы Барби, наряжать ее анатомически правильное тело в расшитые люрексом вечерние туалеты и оставят меня в покое до тех пор, пока их мамочка не придет со своей встречи. Ожидая, когда крошки встретятся с тетей Элисон, я заметила еще одно свидетельство Гражданской войны. Радом с камином находился самый настоящий старинный мушкет! Мне оставалось только надеяться, что он не был заряжен.
— Девочки, это Элисон. Поздоровайтесь, — произнесла миссис Силверберг, которая наконец-то привела в гостиную Тиффани и Эмбу.
Они поздоровались и сделали реверанс. Я не шучу. Кроме того, они были одеты в точности как их мама — вплоть до розовых бархатных обручей, подхватывавших густые каштановые волосы. Правда, на ногах у них были не кожаные ботинки, а черные туфельки модели Мэри Джейн[58]. Но, тем не менее, они выглядели как две маленькие миссис Силверберг, что было довольно комично. Меня совершенно не касалось то, как они одевались по утрам в субботу. Может быть, Силверберги были просто очень цивилизованной и правильной семьей, подумала я. И, может быть, их дети вели себя лучше всех детей в мире. Я еще раз поздравила себя с этой работой, которая, как я теперь окончательно убедилась, должна была стать настоящим подарком.
— Рада познакомиться с вами, девочки, — сказала я, опускаясь на колени, чтобы быть с ними на одном уровне, — Я слышала, что у вас есть кукла Барби. Давайте поднимемся наверх, и вы мне ее
