Но Гедеон заметил дразнящую интонацию, круто повернулся к ней, и глаза его сверкнули.
— Не смей надо мной смеяться, черт возьми!
— Извини. — Он был просто разъярен. Что заставило его возненавидеть Тома с первого взгляда? Неужели возраст? — Я думаю. Том и не разглядел тебя как следует.
— Пожалуй, — согласился Гедеон, и лицо его смягчилось. — Он был слишком занят тобой.
Она покраснела, и легкая дрожь пробежала у нее по спине. Глаза их встретились, и Гедеон ласково тронул ее за руку.
— Марина. — В его голосе прозвучала какаято нота, заставившая ее насторожиться. Он искоса взглянул на тропинку, потом взял ее за худенькие плечи, притянул к себе, наклонился и крепко поцеловал.
Этот поцелуй так удивил и потряс ее, что она ничего не сообразила, потом она услышала шаги где-то совсем близко. Гедеон медленно выпрямился, и тогда Марина увидела белокурую голову Тома Хаттона, скрывшуюся за камнями в направлении деревни.
Она вспыхнула, повернулась к Гедеону и увидела на его лице самодовольное и своенравное выражение.
— Так ты сделал это нарочно!
Он ухмыльнулся, очень довольный собой.
— Что я сделал?
— Зачем?
— Я не знаю, о чем ты, — сказал Гедеон и пошел в сторону дома, таща ее за руку, как ребенка, крепко сжав ей запястье.
Марина рассердилась, что он поцеловал ее на глазах у Тома, она видела, что он сделал это нарочно. Он хотел, чтобы Том держался от нее подальше. Но почему? Какое право он имел так себя вести?
Войдя в дом, она поняла, что дедушка беспокоился. Но когда дед увидел Гедеона, ведущего Марину за руку, заметил ее красное, рассерженное лицо, он заволновался еще больше.
— Что случилось?
— Его спроси, — ответила Марина сердито и, дернув руку, высвободилась.
Гранди отвернулся, на бледном лице деда она прочла настоящую ненависть.
Тогда она взглянула на Гедеона и заметила в его черных глазах, устремленных на деда, нечто вроде предостережения и предупреждения.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
После ужина Марина опять играла для Гедеона. В комнату тихо вошел Гранди и уселся в старое кресло. Он слушал, откинув голову на спинку, иногда по его лицу пробегала тень, когда ему казалось, что она исполняет тот или иной пассаж недостаточно точно. Гранди не легко было угодить. Он приучал ее много работать с самого детства. «Музыка — это только работа, и ничего больше, — говорил он. — Работай, экспрессия придет позднее. Если чувство не основано на виртуозной технике, от него нет никакого проку. Каждый может просто чувствовать. Ты должна уметь излить свое чувство в звуках, а для этого техника должна быть безупречной. Нужно очень много работать».
Пока Марина играла, Гедеон молчал, но она все время ощущала его присутствие. Она не видела его лица, но чувствовала на себе его взгляд.
Окончив произведение, она повернулась к нему, ожидая реакции, руки ее лежали на коленях, ладонями вверх. Она действительно совсем его не знала, но ей было интересно, что он думает о ее исполнении. Гедеон смотрел на Марину блестящими черными глазами и чуть улыбался. Они долго глядели друг другу в глаза. Гедеон молчал, но она чувствовала теплую волну понимания, и это была именно та реакция, которой она ждала.
— Скерцо ты сыграла неточно. Темп взяла слишком быстрый. Я уловил кое-какие помарки, — заметил Гранди.
Марина повернулась к клавиатуре.
— Здесь, да? — Она повторила отрывок, на этот раз сыграв его внимательнее, акцентируя правильно каждую ноту. Затем она опять повернулась к Гранди, смахнув со щеки серебристую прядь волос: — Ну как, лучше?
— Лучше, — ответил он и улыбнулся. От нее он ожидал только идеального исполнения. Себе он тоже никогда не делал поблажек. В свое время он был знаменитым пианистом, выступал в концертных залах всего мира, и везде его принимали с восторгом, его игрой восхищались. Но даже международное признание не значило для него столько, сколько значило внутреннее убеждение, что произведение, которое он исполнял, должно звучать именно так, а не иначе. Это было целью всех его усилий, только для этого он работал. Все, что давала ему слава, не имело такого значения, хотя известность была ему приятна.
Сын Гранди Питер особой склонности к музыке никогда не проявлял. «Слишком был ленив», — говорил о нем дед с презрением. Марина не знала, что именно дурного натворил ее отец. Гравди был скрытным человеком и никогда на этот счет не распространялся.
Дед поднялся, зевая, и пробормотал:
— Пора спать.
Марина смотрела на его негнущиеся, синеватые пальцы, на руки со вздутыми венами, которым трудно было справиться с дверной ручкой, и на сердце у нее было тяжело. Она с грустью думала, что судьба отняла у Гранди самое дорогое.
Гедеон подошел к роялю, и она встала. Он был намного выше ее, и, чтобы видеть его лицо, Марине пришлось закинуть голову. Они стояли очень близко, и она поняла, что Гедеон смотрит на ее губы.
