любовь. Но она научилась определять ее, научилась видеть, какие чувства скрываются за прикосновениями и взглядами.
Гранди подошел к Марине, улыбаясь. «Ты чего здесь прячешься?» Он знал ее скромность и одобрял. Гранди обнял и повел Марину к двери. Но прежде, чем они достигли выхода, их остановил Гедеон Ферс. Он поглядел на Марину блестящими глазами, и она впервые близко увидела его резкое чувственное лицо: на нем еще не остыло возбуждение, пережитое во время исполнения, взгляд казался восторженным, рот широко улыбался.
— Гранди, ты еще не представил меня, — сказал он.
Гранди польщено улыбнулся.
— Гедеон, это моя внучка Марина. Марина, познакомься, это Гедеон Ферс.
Гедеон протянул руку, и она несмело вложила свои пальцы в его сильную ладонь. Задержав ее руку, он наклонился, заглядывая ей в лицо, и уверенно улыбнулся.
— Марина! — повторил он. — Удивительно! — Он расправил ее руку у себя на ладони, рассматривая пальцы. — И конечно, играет на фортепиано.
Гравди рассмеялся и начал рассказывать о ее успехах. Марина стояла рядом, краснела и не могла себя заставить даже посмотреть на Гедеона.
Через минуту их разговор прервала черноволосая женщина, которая уверенно подошла к Гедеонуи прижалась к нему так, что не оставалось никаких сомнений в близости их отношений. Когда Марина подняла на нее глаза, женщина быстро оглядела ее с ног до головы оценивающим взглядом и перестала замечать. Марина опять покраснела и старалась больше не привлекать к себе внимания.
Они ушли, и всю дорогу до отеля она молчала. На эту ночь Гранди заказал в отеле комнату и для нее.
— А ведь мог бы быть великим пианистом, — кивая головой, сказал Гранди, когда на следующий день они отправились домой.
— Почему «мог быть»? Разве он не великий пианист?
Рот Гранди вытянулся.
— Техника изумительная, и очень умен, но чувство… все только на поверхности. Это только подобие, настоящего нет.
Марина вспомнила виртуозную легкость и изящество исполнения и, удивляясь, думала: неужели дед прав?
— Он слишком уверен в себе, — добавил Гранди.
Она вспомнила возбуждение после концерта, триумфальный блеск и поняла, что дедушка, может быть, в чем-то прав.
На Рождество было очень холодно. Марина прижалась носом к замерзшему стеклу и дыханием разморозила ледяные кристаллы на стекле. Через образовавшуюся дырочку стала видна жесткая посеребренная трава, блестящие ото льда крыши и коты, с брезгливым видом гуляющие по мерзлой земле.
На Рождество Гранди подарил ей белую меховую шапочку и муфту. В тот день она надела их впервые и отправилась на прогулку по тропе между скал, чтобы полюбоваться, как холодное море бьется внизу о камни.
Через два дня после Рождества, когда она сидела за роялем, Марина почувствовала в комнате чье-то присутствие. Она повернулась, ожидая увидеть Гранди, но встретила черные глаза Гедеона Ферса.
Руки у нее замерли и упали.
— Продолжайте, — сказал он, садясь в кресло.
Она покачала головой и торопливо встала.
— Гранди знает, что вы здесь? — спросила она каким-то не своим голосом, высоким и тонким.
— Это он разрешил мне пойти и послушать, — ответил Гедеон мягко. — И вот я здесь. Сядьте, поиграйте для меня.
— Но я не могу! — сказала она испуганно.
Гедеон поднял брови.
— Но вы же играете в колледже. А теперь поиграйте для меня.
Она сама толком не могла объяснить, почему не хотела, чтобы он сидел и слушал ее. В конце концов она сбежала на кухню, быстро надела свое красное пальто, шапочку и муфту и вышла на морозный воздух.
Гранди ничего не сказал ей, только поглядел с ласковым удивлением.
Марина шла знакомой тропинкой, как вдруг услышала сзади хруст сучьев. Ее нагонял Гедеон Ферс. Она опять покраснела.
— Здравствуй, Красная Шапочка, — сказал он с усмешкой. — Я — Серый Волк.
Она почувствовала ответную реакцию раздражения.
— Шапочка у меня белая.
Он догнал ее, посмотрел ей в глаза и тихо сказал:
— И правда белая, к тому же очень хорошенькая.
Поцелуй был совсем легкий, дразнящий, поцелуй для ребенка. Но у нее сильно забилось сердце, и она
