Архангельские новеллы

— У нас руска-та земля хлебородимая,
житными полями изукрашена,
кунами-соболями изнаполнена.
Дорогу'-ту рыбу кораблем берут;
добрых коней с торгу табуном ведут!
Поплывем, норвежин, во крещену Русь!
      А и тут норвежин не ослышался,
      Оснастил кораблик белопарусной.
      Нагрузил товарами мено'вными[6],
      которы товары в Руси надобны.
      Порядил подсобных корабельщиков.
      Выпало пове'терье на Русь итти;
      скричала гогара за синим морем;
      оплакала мати норвежина. 
       Побежал корабличек за море,
      во светлое, печальное раздольице.
Парусом бежали полтретья дни,
Оминули береги варяжские.
Варяжско-то море на волнах стоит,
встречу норвежанам лодья летит.
На той лодье Русь крещеная,
шесть братов, — дружина разбойная.
      Струбила Русь во серебрян рог
      грозно, и звонко, и жалобно.
      Ударила Русь на норвежаны;
      сгремели копья долгомерные
      о булатны доспехи норвецкие.
      Молода дружина корабельная
      твердо стала о норвежипе.
      Они телом толсты, а умом просты.
      Запа'дали норвежана труп на труп.
      А разбойна та дружина натодельная,
      от роду доспеху с плеч не складывали,
      оприче копья забавы не задеивали.
Молода-та жоночка норвежанка
Жмет своего детища посечена,
На полы младеня порублена.
Видит норвежан, крепко бьючися,
Молит себе смерти скорые:
— Не видеть бы в мертвых своего мужа.
А он в первых испил чашу смертную,
от Руси крещеной без правды убит.
Ра'тились норвежана мужественно,
билися дни'ну до вечера,—
никто не избыл смерти горькие.
      Разбойна дружина стала радоваться:
      — Немцев-то было шестнадцатеро,
      нас-то молоденьких шестеро!
      А ратно-то дело нать доправливать.
      Они трупье-то сбодали в море копьями,
      расхожий товар следом высвистали,
      отборной товар в лодью выгрузили.
      Вдовицу норвежанку в полон взяли,
      Воевав, кораблик огнем сожгли.
      Разметали по морю, по синему
      По широкому печальному раздольицу.
Встала заря многокровавая,
Красно-то солнце ушло к за'кату.
Норвецко-трупье плывет к западу.
Разбойна дружина разгулялася.
Они пьют, и льют, и в набаты бьют.
Люто пили, — обесстужились,
молоду вдову стали безчестити.
      На первой, на па'зори, на утренней
      Затянуло дружину в могутны сны.
      Один только разбойничек не спит,
                                                не лежит,—
      У руля сидит, на вдову глядит.
Призняла'ся[7] на коленца молода вдова,
обвела кругом очи ясные.
Пустила вопль но синю морю,
по светлому, печальному раздольицу.
Стала звати на русску речь:
— Прости, прости, любезный муж!
Прости, осударь, одинакой сын!
простите, осудари корабельщики!
простите, городы норвецкие!
Тебе бог судья, Земля русская!
Не виню дружину разбойную,
мне положить обида на свою голову!
      Нету причитанья против вдовьего,
      нету слез против матерних.
      Еще плачет жоночка на русску речь,—
      молодой-то разбойник приросслушался.
      Учал вдовы разговаривать:
      — Не плачь-ко ты, жоночка норвежанка!
      Мужу твоему не воротитися,
      покоен лежит во синем мори.
      Муж твой убит, а и всем там быть.
      У тя кто остался роду, племени?
      Ты какого отца, какой матери?
      Ту руського роду, аль норвецкого?!
Ему стала полоняпочка сказывать:
Я по мужу-то немка, а род с Руси.
В Двинской-то губы, в Низовской земли,
У светлого Гандвика студеного
Поживала маменька Устьяночка.
Было у маменьки деветь сынов.
Я — та десята любимая.