время вашего приезда заранее, то непременно буду свободен…
— Я так давно не была на празднике в общаге…
— Почему? — перебил Данилов. — Сходим в ресторан, попразднуем, обменяемся подарками, поболтаем, а потом я усажу вас в московскую электричку, и…
— Помашу ручкой!
«Далась ей эта ручка!» — с досадой подумал Данилов. — И через три часа вы будете уже дома.
— Звучит заманчиво… — Данилов не стал уточнять, к чему относятся эти слова — к тому, что через три часа Елена с Никитой окажутся дома, или к самому приглашению.
— А тебе это действительно надо?
— Что «это»? — переспросил Данилов.
— Чтобы мы приехали.
— Очень надо, иначе бы не приглашал. Зачем уточнять?
— Ну мало ли… Вдруг ты напился, под воздействием минутного порыва решил пригласить нас в Монаково и сразу же пожалел об этом.
— Давай не будем придумывать то, чего не было, а? Если один раз я позволил себе выпить немного виски, это не значит, что я должен ежедневно напиваться!
Данилов на самом деле не пил ничего спиртного с того раза. Не потому, что ограничивал себя, а потому, что не хотелось, да и поводов не было.
— Не заводись, Вова. — Голос Елены заметно смягчился. — Уже и спросить нельзя. Мы приедем к тебе четвертого января, подгадаем так, чтобы с утра пораньше. Кстати, ты не звонил на днях Игорю?
— Нет. А что с ним?
— Насколько я поняла, там очередная смена караула, причем очень эмоциональная.
— Откуда такие сведения? — Данилов не мог представить, чтобы Полянский стал делиться с Еленой сокровенным, максимум — мог просто оповестить о замене одной пассии на другую, не углубляясь в сферу эмоционального.
— Я звонила ему на днях, был у меня вопрос по его профилю, и краем уха слышала гневные вопли, которые шли фоном к разговору.
— Что за вопрос? — Данилов заподозрил, что поводом мог быть он сам, и немного напрягся.
— По поводу чудодейственного эффекта льняного масла, если тебе так интересно.
— А что оно такого делает, кроме послабления?
— Способствует похудению!
— Ну, это ясно и без Полянского — все слабительные средства способствуют похудению.
— Хотелось проконсультироваться со специалистом, — рассмеялась Елена.
Так на веселой волне и закончили разговор. Обрадованный Данилов, не откладывая, позвонил Полянскому. В периоды смены караула тот иногда нуждался в дружеской поддержке. Не столько в смысле советов и утешений, сколько в смысле выговориться и убедиться в правильности решения.
— О, глазам своим не верю, что звонит наш ссыльный каторжник!
— Ты уж определись — ссыльный или каторжник, — ответил Данилов. — Это разные виды наказания. А то нелогично получается. И лучше называть меня земским врачом. Ближе к реальности.
— К черту ссыльного каторжника! — не стал спорить Полянский. — Хочешь быть таким — будь. Как там земская жизнь?
— Бьет родниковым ключом по темени. Сам-то как?
— Уже нормально. — Голос Полянского слегка поскучнел. — Но что было… Шум и ярость, только без Фолкнера! Я, конечно, подозревал, что Маша очень эмоциональна…
Данилов хмыкнул. Прожить с женщиной несколько месяцев бок о бок и всего лишь подозревать, что та очень эмоциональна, — это уметь надо! Ах, Полянский, Полянский, мастер уклончивых выражений.
— …но не настолько, чтобы устраивать скандалы после того, как я деликатно предложил расстаться! Удивительно, как нежная дева за секунду превращается в разъяренную фурию!
— А еще она вязкая, как патока, — поддакнул Данилов. — Прилипчивая — не отодрать.
— Вот, даже ты успел заметить! — обрадовался Полянский.
— Да нет, не успел, — честно признался Данилов. — Просто ты обычно говоришь о своих бывших, что они вязкие, как патока или болото.
— Я? — удивился Полянский. — Ну-у… Может быть. Каждый раз думаешь, что встретил…
— …свою половинку…
— …а на самом деле оказывается…
— …что снова наступил в…
— …ту же воду. Вова, ты позвонил мне для того, чтобы поиздеваться?
— Нет, конечно, как ты мог такое подумать?! — возмутился Данилов. — Просто я так давно и хорошо тебя знаю, что мыслю в унисон с тобой!
— Слушай, а ведь мое расставание с Машей может плохо сказаться на твоей работе в Монаково, — спохватился Полянский.
— Умирающему сквозняк не страшен, — успокоил Данилов.
— У тебя проблемы со здоровьем?
— Нет, просто я имел в виду, что на моей работе, пожалуй, ничто не может сказаться плохо. Такая у нас обстановка. На днях родильное отделение закроют, а там и до нашего доберутся…
— И что тогда? Что ты будешь делать? Или тебе уже можно возвращаться?
— Насчет возвращаться я как-то не уверен, но можно переехать в другой район или в Тверь… Я, смею надеяться, зарекомендовал себя…
— Опять переезжать?
— Можно подумать, Игорь, что мне долго собраться! Забрал документы, собрал вещи и вперед! Нищему собраться — только подпоясаться. Мы, земские врачи, по всей России требуемся.
— Ага, сегодня только министерскую статистику видел: 150 000 врачей не хватает по стране, и где-то 800 000 среднего персонала. Только стоматологов переизбыток, почти в два раза.
— У нас, представь себе, и стоматологов мало.
— А кого у вас там хватает?
— Пациентов, — ответил Данилов и, подумав, добавил: — И еще начальства. Я вот никак не могу взять в толк, зачем главврачу агонизирующей сельской больницы семь или восемь заместителей?
— Роскошно живут главные врачи сельских больниц!
— Не то слово.
Полянский шутил насчет роскошной жизни, а Данилов говорил серьезно. Машину главного врача ежедневно видели все сотрудники, и все знали, что у него есть трехкомнатная квартира в Монаково, большой двухэтажный каменный дом за городом на берегу Волги, огромный катер водоизмещением в три тонны и две квартиры в Твери, обе немаленькие и в центре города.
Данилов был далек от того, чтобы начать завидовать главному врачу, но подобный уровень личного благосостояния никак не сочетался с состоянием учреждения, им возглавляемого. Конфуций бы сказал, что он не видит здесь гармонии между личным и общественным, и оказался бы прав. В качестве наглядного примера можно было бы взять больничную «Газель» выпуска 1997 года, предназначенную для социальной перевозки (например, отвезти с трудом передвигающегося инвалида-монаковца в одну из тверских больниц на консультацию или обследование, которые невозможно пройти в Монаково) и новенький автомобиль главного врача. Ее заводили редко, потому что бензина на нее давно не отпускалось, и заправка производилась за счет того, кому надо было прокатиться до Твери и обратно. Туда-сюда, в пробочке постоять, в объезд, тариф равнялся двадцати литрам бензина плюс литр (уже не бензина, а водки) водителю, чтобы тот подвез как можно ближе, а не остановился за полкилометра от места назначения, помог сесть и вылезти, возможно, и проводил бы до кабинета. Не всякий пенсионер потянет такую дорогую услугу.
Разумеется, бензин на автомобиль отпускался. Так уж положено: если есть на балансе исправное транспортное средство, то и топливо для него должно быть. «Газели» как транспорту с длинными концами на месяц полагалось 860 литров 92-го бензина. Юрий Игоревич отоваривал талоны, получаемые от завхоза Ивана Валерьевича, 95 бензином для своей красавицы с 25 % потерей в литраже. Ничего
