Главные пары нашей эпохи. Любовь на грани фола

и лицо, и весь облик человека. Вспомним сцену прощания Тани с Алешей, когда он уезжает на фронт, или сцену, где Таня показывает художнику Васе Мостенко свои рисунки, или сцену разговора с белым полковником. Какое удивительное, прекрасное лицо у Тани Теткиной в этих сценах, да только ли в этих?!»

Фильм снимался просто. Ни сложных декораций, ни мудреных спецэффектов. Все было просто и правдиво. Искренность подкупала. Чурикова выкладывалась на съемочной площадке полностью. По ее собственному признанию, мучившаяся своей ненужностью, бессмысленностью своих стараний и совершенно не удовлетворенная собой актриса, вдруг поверила в себя. Поверила, что может намного больше того, что до сих пор видели в ней режиссеры. Это было подлинное счастье! Разве можно было не влюбиться в человека, который помог тебе обрести свое место в искусстве?

Режиссер Панфилов ценит детали, даже самые мельчайшие. Было нелегко найти для съемок подходящую натуру — разрушенный полустанок с пакгаузом и водокачкой. Старый паровоз и такие же вагоны помогли раздобыть железнодорожники. Наконец нужная станция была найдена, и съемки начались.

Оператор Дмитрий Долинин вспоминал о съемках: «Воля Панфилова (тогда — дебютанта!) объединила всех нас, работников съемочного коллектива, причем объединила, не подавляя наших собственных воль и стремлений, объединила так, как объединяет индивидуальность главного солиста джаза остальных солистов, свободно импровизирующих на заданную тему».

Фильм много критиковали, находя его слишком мрачным и излишне натуралистическим. Предпринимались попытки объявить «В огне брода нет» антисоветским произведением, но все же картина была выпущена в прокат, где, надо признать, большого успеха не имела. Но зато фильм запомнили профессионалы. И в первую очередь запомнили Инну Чурикову.

Ее игру похвалил журнал «Советский экран»: «Так истово, убежденно, просто-таки фанатически играет она свою странную героиню Таню Теткину. Странную внешним видом — такую нарочитую золушку, дурнушку. Странную своим первозданным, навсегда искренним отношением ко всему происходящему. Странную своим внезапно вспыхнувшим талантом к рисованию».

Совместная работа молодой актрисы и молодого режиссера переросла во взаимную симпатию. Случилось так, что актриса нашла своего режиссера, а режиссер — свою актрису. И это было не простое партнерство. Это была судьба. Вскоре Глеб Панфилов и Инна Чурикова поженились.

Брак оказался счастливым — супруги вместе вот уже более сорока лет. В 1978 году у них родился сын Иван. Рождение ребенка, по словам Чуриковой, стало для нее и потрясением, и, конечно же, огромным счастьем. Открылся новый смысл жизни, появились новые цели. Инна Михайловна признавалась, что когда сын был маленьким, ей хотелось замедлить время, чтобы он рос не так быстро. Когда же Ванечка сказал: «Мапа!» — радости родителей не было предела. «Ни тебя, ни меня не обидел», — пошутила Чурикова, обращаясь к мужу.

Фильм «В огне брода нет» не канул в небытие. Переоценить отношение к ней заставила следующая работа Габриловича, Панфилова и Чуриковой — «Начало». И критики, и зрители сразу же связали «Начало» с предыдущей картиной Панфилова.

Это и впрямь схожие картины. Если не по сюжету, то по духу — однозначно. «Начало» продолжает смысловую линию «Брода», доносит до зрителя то, что режиссер не успел или не пожелал сказать в прошлой картине. Панфилов снова показал обыденное с совершенно неожиданной стороны, и Инна Чурикова помогала ему в этом.

«Начало» — фильм объемный, многослойный. Начинается он с Бабы-Яги, затем в рассказ о актрисе вплетается тема Жанны д'Арк… Актерская судьба главной героини Паши Строгановой в определенной степени напоминает о перипетиях артистического пути самой Чуриковой. Можно предположить, что Жанна д'Арк стала для Паши Строгановой таким же отражением ее внутреннего мира, каким стала Таня Теткина для Инны Чуриковой. Стоит ли удивляться тому, что «Начало» словно возродило первый фильм Глеба Панфилова, подняв его при этом на более высокий уровень.

«Начало» наряду с такими фильмами, как «Никто не хотел умирать», «Гори, гори, моя звезда» и «Белое солнце пустыни», ознаменовало собой новые веяния в советском кинематографе, возникшие в конце шестидесятых годов. Неожиданным был прием совмещения в картине двух совершенно различных эпох, неожиданной была трактовка роли, неожиданной была сама концепция фильма. Панфилов филигранно совместил мелодраму с трагедией, гротеск с чуть ли не пуританской простотой, подсознательный шквал эмоций с внешней неспешностью повествования. «Глубины бесхитростности, ураганы простого. Два голоса: с видимой глазу поверхности и невидимой глубины», — вот так определил Габрилович концепцию «Начала». Сам же Панфилов несколькими годами позже признался: «Мне кажется, что талант, способный сегодня к победе, должен быть в полной мере наделен крайностями расчета, должен быть аналитичным».

Это был фильм о любви, любви безграничной и всемогущей. Любовь была действительно безграничной — со съемочной площадки она перешла в реальную жизнь. Чувство, возникшее между режиссером и исполнительницей главной роли, было взаимным и сильным.

«Начало» легло в основу незаурядного явления в советском кинематографе — стиля Панфилова — Чуриковой. Нет смысла гадать, кто из них помог другому раскрыть свои творческие задатки. К чему задаваться вопросом — Панфилов ли открыл Чурикову, или же благодаря Чуриковой «панфиловское кино» состоялось как таковое? Главное — результат.

«К сожалению, — писал Панфилов после выхода „Начала“ в прокат, — как мне кажется, становится все меньше и меньше сюжетов, которые позволяли бы сделать фильм доступным в равной мере для всех. И хотя это желательно и поощряется прокатом, но не всегда возможно. Ведь никого не удивляет, что, скажем, Бах с его музыкой требует от слушателей известной подготовленности, а лекции по высшей математике подразумевают непременно знание алгебры. Но почему-то многие считают, что неотъемлемым условием, обязательным критерием хорошего фильма должна быть всеобщая его доступность. Стремиться, наверное, к этому надо, но принимать за абсолют нельзя. Я глубоко убежден, что нужно изучать мнение зрителя и учиться у зрителя, но и зрителя надо учить. Без этого продвижение вперед немыслимо». Таково творческое кредо режиссера.

Конечно же, режиссеру с подобными взглядами работать нелегко. Порой приходилось идти на уступки ради того, чтобы спасти картину. Так, например, в «Начале» режиссеру пришлось изменить финал картины по требованию ленинградского партийного руководства. В итоге финал получился более оптимистичным, нежели предполагалось изначально.

Из-за трений с руководством так и не сбылась заветная мечта творческой пары — поставить «Жанну д'Арк». А жаль… «Сценарий „Жизнь Жанны д'Арк“ — невероятный! — в одном из интервью сказала Чурикова. — Одно из действующих лиц — святой Михаил, то есть в фильме святые, как в жизни, ходили бы по земле. Чудесная сцена, когда, приняв исповедь у епископа Кошона, пославшего Жанну на костер, святой Михаил выходит, снимает с себя плащ, расправляет два прекрасных белых крыла и снова надевает его! Или когда Жанна, уже выбравшая короля, уже облаченная в рыцарские одежды, по-детски хвастается перед отцом и дядей и вдруг протягивает дядюшке леденец: „Хочешь?“ Она же девочка! В сценарии столько глубоких вещей! На вопрос Жанны „Как мне быть?“ святой Михаил отвечает: „Подумай и реши сама. Мы ведь тоже не все знаем“. А какие мудрые слова говорит Жанне отец: „Жаннеточка, держись подальше от королей, поближе к батюшке с матушкой!“ Я бы этот совет дала многим деятелям культуры.

Глебу не разрешили снять картину, которая стала бы вехой в его творчестве, это был бы великий фильм! Я безумно переживала, даже написала Ермашу (председатель Госкино СССР. — А. Ш.), но он мне не ответил, просто пустил мое письмо — очень личное по инстанциям. Поскольку я не родила эту роль, она все еще во мне. Мне даже кажется, что я жила в то время, в XV веке. Снять „Жанну д'Арк“ сейчас, с другой актрисой? Нет, Глеб этого не хочет».