расстроенных чувствах в петлю. Гуманист.
И вот что сделал император – он послал главному министру несколько кусков шелка от своего имени. Конечно же, тот не замедлил явиться к императору с выражением благодарности. Император радушно принял его и сказал: «Не стоит благодарности, до меня дошло, что вы любите получать такие подарки, и потому решил послать вам несколько кусков».
Каково, а? Император намекнул, что знает о «шалостях», и в то же время дал понять, что прощает, и сделал все это деликатно, не обидно, не задев «лица» главного министра.
Лично я не вижу в традиции сохранения «лица» ничего смешного или нелепого. На мой взгляд, будучи щепетильным относительно всего, что может бросить на него хоть какую-нибудь тень, каждый начинает относиться внимательно и предупредительно к другим людям, к их чести и достоинству.
Пока.
Будь здоров – храни «лицо»! И не вздумай сбривать бороду – она символ мудрости.
P.S. «В Китае квалифицированный рабочий получает пять долларов в неделю, тогда как в Америке минимум заработной платы – пять долларов в час. Странно, но в Нью-Йорке не увидишь на улице такого количества довольных лиц, как в Пекине», – сказал мне турист из США, ужинавший за соседним столиком. Накипело, видать, у него.
В Китае можно почувствовать заботу о своем «лице» со стороны окружающих. Например, во время совместного обеда ваш китайский партнер может намеренно уронить на застланный скатертью стол пару кусочков мяса или рыбы, чтобы вам, не слишком умело обращающимися с палочками, не было неудобно, если у вас что-то упадет на стол. Вот оно как!
ПЕКИНСКИЕ АНТИКВАРЫ
Улица, где некогда были мастерские, можно даже сказать – фабрики, по изготовлению фаянса, называется Люличан. Находится она в квартале Суаньву. Квартал этот почтенного возраста – он был построен в эпоху Цин (1664 – 1911 гг.), а окончательно сформировался к концу девятнадцатого века.
Ныне улица Люличан, как и большая часть квартала, представляет собой сборище самых разномастных магазинчиков, торгующих тем, что мило сердцу туриста: фарфором, картинами традиционной китайской живописи, вышивками, благопожелательными табличками, керамикой, куклами-марионетками, опиумными трубками. Здесь же можно купить рисовую бумагу, кисти, тушь и, конечно же, предметы антиквариата.
Впервые мне рассказал об этом славном месте двоюродный брат матери, дядя Саша, человек неспокойной судьбы.
В начале девяностых он оставил НИИ, в котором проработал пятнадцать лет, и замутил бизнес с китайцами – возил оттуда все, что можно было продать в Москве, а продать в те времена можно было все.
Однажды… как многозначительно это слово, как много оно обещает!.. Итак, однажды моего оборотистого дядюшку занесло в Пекин, где он в поисках прибыльного товара побывал и на улице Люличан. Товара на продажу там, разумеется, не нашлось, но зато нашлось кое-что другое – за сто долларов в одной из лавочек он купил (вернее, ему продали) антикварный кинжал времен заката династии Тан, говоря по- нашему – девятого века. Еще сто долларов пришлось отдать таможеннику в Шереметьеве, чтобы беспрепятственно ввезти в нашу страну приобретение, классифицируемое как холодное оружие.
– Представляете – девятый век! – горячился дядя Саша, потрясая кинжалом и сертификатом перед гостями.
Сертификат был хорош – свиток плотной рисовой бумаги, испещренный иероглифами, да еще с красной восковой печатью на красно-золотом шнурочке.
Кинжал выглядел похуже – полуметровая, местами ржавая железяка. Мне больше понравились костяные ножны, на которых еще можно было разглядеть очертания некогда искусно вырезанных дракона с одной стороны и феникса – с другой.
– Он стоит несметных денег! – закатывал глаза счастливый обладатель. – Мне повезло – у хозяина лавочки умер отец и он распродавал все за бесценок, чтобы набрать достаточно средств для похорон!
Обстоятельства выгодной покупки немного коробили щепетильных лиц из числа окружающих, но дядя Саша этого не замечал. За несколько лет челночества он стал законченной акулой, нет, не акулой, – пираньей капитализма.
Дядюшка так трясся над своим антикварным кинжалом, что даже завел для него в спальне особый маленький сейф. С кодовым замком и «неподбираемым» ключом.
И долго бы еще мой дядя млел, разглядывая свою покупку, если бы в один ужасный день его бизнес не угодил меж бесстрастных жерновов судьбы, перемалывающих в мелкую пыль все – и судьбы, и надежды, и желания...
Любой бизнес, как известно, состоит из взлетов и падений. Увы – не был исключением из этого правила и бизнес моего шебутного родственника. В один прекрасный, то есть – в один несчастный день его обокрали прямо в туалете аэропорта «Шереметьево». Оглушили, затащили в кабинку, где и обобрали до нитки, похитив все деньги, предназначенные для закупки новой партии товара. Деньги дядя Саша хранил в специально сшитом поясе, надеваемом на голое тело, под фуфайку, и искренне верил, что найти их невозможно, но злоумышленники их нашли без труда.
Придя в себя, дядя Саша поднял шум, но уже было поздно…
Ему срочно понадобились деньги. Надо было «выправлять ситуацию».
Судьбоносное решение – продать кинжал династии Тан – далось дядюшке нелегко, но что поделать – больше ничего ценного у него не было. Нет, была еще квартира, но продавать ее дядя Саша не собирался… Короче говоря, мой дядя, рука так и просится написать «самых честных правил», предпочел расстаться с кинжалом.
Не стану скрывать – трудно далось ему это решение. Очень трудно.
Нужные, то есть понимающие и со связями, люди скоро нашлись. Дядя Саша по очереди показывал им кинжал и слышал один и тот же приговор:
– Подделка. Цена ей – десять баксов в базарный день!
Дядя Саша нервничал и обвинял экспертов в невежестве. Эксперты обижались и советовали ему… Впрочем, это можно пропустить. Ничего дельного они ему не советовали – просто давали выход эмоциям, и все тут.
Теперь дядя Саша работает охранником в какой-то гимназии. После того случая он «завязал» с коммерцией, и из буржуя снова превратился в наемного работника.
Более того – он стал убежденным марксистом. Коммунистом наивысшей пробы.
О кинжале, привезенном из Пекина, мой дядя предпочитает не вспоминать…
В сейфе он хранит коллекцию значков с изображением Ленина, собранную им по друзьям и знакомым за последние годы.
Успев изрядно затариться сувенирами, я не намеревался покупать что-либо, поскольку предпочитаю путешествовать налегке, но, с другой стороны, не купить ни одного сувенира на память об улице Люличан было бы несообразно, можно сказать – бестактно по отношению к этому древнему городу.
В третьей по счету лавочке плутоватого вида хозяин на вполне сносном английском предложил мне купить старинный фарфоровый заварочный чайник (династию, во времена которой он якобы был сработан, я запамятовал). Стартовая цена раритета равнялась двумстам долларам. Мотив торговли себе в убыток – ликвидация бизнеса в связи с отъездом к сыну в Сингапур.
Чайничек был покрыт паутинкой трещин, не проникших, впрочем, глубже глазури.
Я поблагодарил хозяина за столь лестное предложение и поспешил покинуть лавочку.
Всевозможные раритеты так и сыпались на меня, создавалось впечатление, что всех торговцев квартала накрыла эпидемия внезапных смертей их родителей, свадеб их детей и скорых отъездов… Я улыбался и вежливо отказывался от выгодных предложений.
Вслед мне неслись наивыгоднейшие предложения. Так, цена нефритовых четок, принадлежавших одному из учеников великого Конфуция, в тот момент, когда я выходил из лавочки, упала до смешной суммы в пятнадцать долларов. Я вернулся в лавку и предложил хозяину семь баксов.
– Но это же четки, которым две с половиной тысячи лет! – оскорбленно завопил он. – Сам…
– Хватит пустых слов! – твердо сказал я. – Лучше объясните мне, почему ученик Конфуция завел себе
