дела поважнее, чем бегать за какими-то детишками.
— Ух, как я ненавижу то, чем мы занимаемся, и как мы этим занимаемся! — вопит Мираколина, удирая от особенно агрессивного дальнобойщика, гнавшегося за ними с монтировкой целых десять ярдов. — Я чувствую себя такой замаранной! Просто как недочеловек какой-то!
— Вот-вот! — отзывается Лев. — Теперь ты знаешь, каково приходится настоящему беглому расплёту!
Лев вынужден признать: снова жить беспризорником, фактически, здoрово! В первый раз, когда он только попал на улицу, это было ужасно — боязнь предательства, отчуждение от общества и выживание, выживание, выживание. Всё это было тогда ему ненавистно, да, впрочем, образы прошлого до сих пор мучают его в кошмарах; но теперь всё иначе. Подчиняться инстинктам, следовать за своими импульсами, а уж о приливах адреналина и говорить нечего — всё это куда более завлекательно, чем жизнь птицы в клетке, которую он вёл в замке Кавено. И похоже, Мираколине тоже не чужды эти радости: каждый раз как им удаётся какая-нибудь проделка, она словно оттаивает. Изредка у неё на лице даже возникает улыбка.
Самый длинный отрезок пути им предстоит проделать в багажном отсеке «Грейхаунда» — они забираются туда, пока никто не видит. Автобус направляется из Талсы в город Альбукерке, что в Нью- Мексико — соседнем с Аризоной штате.
— Ты вообще намерен когда-нибудь рассказать мне, где закончится наше путешествие?
— Мы едем в Тусон, — наконец говорит он, не вдаваясь, однако, в подробности.
Автобус отходит в пять вечера, поездка продлится всю ночь. Гнёздышко, которое они устроили себе между чемоданами и баулами, довольно уютное, но через пару часов после отправления Лев обнаруживает Проблему. Хотя в их тёмном закутке не видно ни зги, Мираколина, должно быть, чувствует, что что-то не так, потому что спрашивает:
— Что с тобой?
— Ничего особенного, — говорит Лев. И тут же признаётся: — Мне надо пописать.
— Ах вот как! — надменно отзывается Мираколина; небось, годами тренировалась, чтобы выработать такой тон. — А я вот думаю головой, и потому позаботилась об этом ещё на автовокзале.
Проходит ещё минут десять, и Леву ясно — катастрофа неминуема.
— Уж не собираешься ли ты намочить штаны? — спрашивает его спутница.
— Нет! — пыхтит Лев. — Я лучше взорвусь!
— А, ну, по этой части у тебя есть опыт.
— Очень смешно.
Когда автобус начинает подпрыгивать на ухабах, Леву становится совсем невмоготу. Но не гадить же прямо здесь, в багажном отделении! Хотя постой... Кругом столько отличных чемоданов, содержимое которых очень даже неплохо впитывает жидкости... Отодвинувшись от Мираколины, он принимается расстёгивать молнию на чьём-то чемодане.
— Ты собираешься нассать в чужой чемодан?!
— А у тебя есть идея получше?
И тут, совершенно неожиданно, Мираколина издаёт смешок, затем начинает хихикать и наконец хохочет во всё горло:
— Ну и дела! Он сейчас напустит в чей-то чемодан!
— Тихо! Хочешь, чтобы пассажиры услышали?
Но Мираколину уже не остановить — она ржёт так, что живот сводит.
— Они... открывают свой... чемодан... — выдавливает она между приступами смеха, —
Леву, однако, не до смеха. Он открывает чемодан и щупает его содержимое, чтобы удостовериться, что здесь только одежда и никакой электроники, иначе ему несдобровать... А Мираколина знай себе закатывается:
— Шампунь! — говорит Лев. — Ты гений!
Он вслепую перерывает сначала один чемодан, потом другой, третий, пока не находит большой флакон шампуня. Содержимое он выливает в угол багажного отсека, а освободившуюся ёмкость, не теряя ни секунды, заполняет чем положено. Ох, какое облегчение! Закончив, он плотно завинчивает крышку. Сунуть, что ли, флакон обратно в чемодан? Нет, решает Лев, пусть катается вон там, в дальнем углу.
Испустив глубокий дрожащий вздох, мальчик возвращается к Мираколине.
— А руки помыл? — прикалывается та.
— А зачем их мыть? — хмыкает Лев. — Они и так все в шампуне!
Теперь покатываются оба. Приостановившись, чтобы перевести дыхание, они полной грудью вбирают разлитое в воздухе приторное благоухание фруктового шампуня, и хохочут ещё неистовей, пока совсем не выбиваются из сил.
В наступившем молчании что-то неуловимо меняется. Напряжение, усложнявшее их отношения с момента первой встречи, ослабевает. Мерное покачивание автобуса убаюкивает их; Лев чувствует, как голова Мираколины прислоняется к его плечу. Он боится пошевелиться, чтобы не разбудить свою спутницу. Мальчик счастлив. Само собой, упрямая девчонка ни за что бы этого не сделала, если бы ей не хотелось спать.
И тут она вдруг произносит голосом, в котором не слышно и намёка на дремоту:
— Я прощаю тебя.
И снова из самой глубины души Лева поднимается волна, как в тот день, когда он понял, что родители никогда не примут его обратно. Этот поток эмоций невозможно сдержать, и во всём мире не найдётся ёмкости, которая вместила бы его. Лев силится подавить подступающие рыдания, но грудь мальчика начинает предательски подёргиваться в такт его тихим всхлипам — не остановить, как давешний смех Мираколины. Она, конечно, знает, что Лев плачет, но ничего не говорит; её голова всё также лежит у него на плече, и её волосы вбирают в себя его слёзы.
Всё это время Лев не осознавал, в чём нуждается больше всего на свете. Ему не нужно было ни жалости, ни поклонения. Ему нужно было прощение. Нет, не от Господа — тот и так всепрощающ. И не от людей, подобных Маркусу или пастору Дэну, которые всегда стояли на его, Лева, стороне. Ему необходимо было прощение от мира непрощающих. От того, кто не принимал его. От такого человека, как Мираколина.
И только когда его тихие всхлипывания прекращаются, он слышит падающие в тишине слова:
— Ты такой странный...
Она хотя бы отдаёт себе отчёт в том, какой дар только что поднесла ему? Да, решает Лев, она всё понимает.
Леву кажется, что его мир перевернулся. Может, это лишь воздействие усталости и стресса, но сидя в качающемся, громыхающем, воняющем шампунем багажном отсеке, он чувствует, что жизнь хороша, и лучше быть не может!
Оба закрывают глаза и задрёмывают в блаженном неведении относительно коричневого фургона с помятой крышей и разбитым боковым стеклом, который следует за автобусом от самой Талсы.
57 • Коннор
— Треплются и треплются! — сообщает Коннору Хэйден. — Сплошная трепотня!
Хэйден бегает по тесному пространству начальнического джета, то и дело стукаясь головой о потолок. Коннору редко доводится видеть своего друга в таком возбуждении. До сих пор Хэйдену удавалось держать весь свет на длинном поводке своего невозмутимого сарказма.
— И что — так только в тусонской полиции или на юнокопских частотах тоже?
— Да везде! — вскрикивает Хэйден. — По радио, в е-мэйлах — во всём, что мы только можем засечь. Прога-анализатор включила режим повышенного уровня опасности.
