созданное волшебством Мерлина, не могло воплотить себя на Земле.
Гость видел метамеч впервые во всем блеске и великолепии. Далекое лезвие, повисшее где-то в Межреальности, словно полоснуло его. Ланселот почувствовал боль едва ли не физически.
В сиянии клинка он распознавал грани рыцарей, как будто отдельные цвета в радуге. Они, кстати, немного различались по оттенкам, так что сравнение оказалось более чем подходящим. Изначальный клинок должен был быть абсолютно белым, вбирающим в себя все цвета. Если грань выделялась – значит, отражение вернулось обратно.
Значит, рыцарь продал свой клинок.
Хозяин не зря демонстрировал ему свои приобретения. Чем дольше гость разглядывал изначальный клинок и отдельные мечи, тем сильнее чувствовал напряжение. И еще пустоту внутри.
Саграмор. Кажется, он сдался первым из всех. По крайней мере, из всех, кого знал Ланселот.
Тристан. Его пурпурный клинок сразу притягивал внимание. Но даже сейчас Ланселот не винил Тристана. Он понимал его лучше всех, несмотря на то что уже давно был одинок.
Борс. Ланселот запомнил его как самого крупного и мощного из рыцарей. К тому же Борс всегда брился наголо, даже когда еще не пошла такая мода. Он и не следил за модой. Бритая голова придавала ему свирепый вид, но печальные глаза неизменно выдавали ранимую натуру. Борса тоже можно было понять.
Кай. Его клинок был желтоватым. Сэр Кай, единственный из рыцарей, был родом с Дальнего Востока. Ланселот знал его человеческое имя – Павел Цзен. Мотивы Кая всегда были не вполне понятны, ждать от него можно было всего. В том числе и визита к Мэтру. Однако Кай никогда не стал бы искать выгоды. Он точно продал меч за одну монетку. За юань или йену.
Мордред. Самый печальный случай за всю историю ордена. Тоже не приходилось удивляться. И Ланселот мог сказать наверняка, за какую цену Мордред уступил свой меч хозяину этого дома. Жив ли он сейчас? Хотя в отношении Мордреда «жив» и «мертв» – слова более чем относительные.
Гаррет. А вот это был сюрприз. Ланселот готов был побиться об заклад, что этот рыцарь сдастся по меньшей мере предпоследним. Если вообще ему когда-либо придет в голову мысль сдаваться. Что с ним случилось?
Персиваль. О его решении Ланселот тоже слышал. Это уже было после Тристана.
Но в следующий миг он забыл о Персивале, потому что различил в общем свечении клинок Артура. И перестал рассматривать все остальные грани изначального меча.
Если Гаррет был бы предпоследним, то Артур – точно последним. Он один смог бы остановить Ланселота, когда тот решил наведаться к Мэтру, и Ланселот даже втайне надеялся, что Артур вдруг появится из ниоткуда.
Но Артур его опередил.
Это обескуражило гостя Мэтра даже сильнее, чем то, что он сам оказался последним.
– Здесь не хватает одного меча, – спустя вечность раздался глухой голос хозяина. – Только одного. Все еще хочешь продолжать?
Ланселот знал, что будет, когда метамеч соберется целиком, и какую власть получит Мэтр. Вообще, изначальный клинок никогда не должен собираться в целости. Каждый рыцарь должен владеть одной из двенадцати его граней, одним из двенадцати мечей-отражений. А сейчас их уже набралось одиннадцать. Одиннадцать лепестков в остром бутоне из нездешней стали.
– Да… – выдавил гость.
Пустота заполнила Ланселота целиком. Кажется, она даже вытеснила из него весь воздух, оставив только оболочку рыцаря.
Ланселоту не хотелось смотреть в хрустальную глубину шара. Не хотелось смотреть на Мэтра. Хотелось только, чтобы все скорее закончилось.
Мэтр, кажется, ждал иного ответа. Он посидел еще (сколько? десять ударов сердца?), а потом вздохнул.
– Хорошо.
На столе, разделявшем их кресла, возник письменный прибор. Доска из полированного камня и ювелирной работы медицинское копье-скарификатор. Ланселот боялся такого в детстве, когда сдавал кровь из пальца. Крови он и теперь не любил.
Вот так, сказал себе. Вот я кто. Чернильница ходячая.
Копье покоилось в изящном сафьяновом футляре.
– А ты думал, это будет что? – спросил хозяин. – Может, ланцет?
– Не смешно.
– У меня все стерильно. Тебе это понадобится.
Да, отказываясь от меча, рыцарь становился очень уязвимым. Начинал стареть, раны заживали, как у обычных людей, и болезни переставали обходить стороной.
– …Хотя, ты можешь попросить здоровье до конца своих дней.
– Нет, – сказал Ланселот.
Одно желание у него все-таки появилось.
Рыцарь продавал меч, конечно же, не за стертую монету. Это был всего лишь трехсотлетний обычай. Избавление от меча давало возможность уйти в тот из миров, где каждый отчаявшийся мог обрести новую жизнь.
Больше всего на свете Ланселоту вдруг захотелось узнать, а какой мир выбрал Артур.
Но он удержался. Сейчас это уже не имело значения.
Его меч излучал легкое сапфировое сияние. Будто гладь чистейшего озера в погожий день. Недаром владелец назвал себя Ланселотом Озерным.
А рядом, в прозрачной сфере, радужно светил изначальный клинок, готовый вот-вот принять в свою мозаику последний осколок.
– Быстро ты, все-таки, – изрек Мэтр. – Пятнадцати лет не прошло.
– Быстро, – согласился гость. – Мы начнем?
Кажется, хозяин тянул и тянул время, лишь бы не завершать эту сделку. Как будто его самого тяготила власть, что окажется в его руках, стоит лишь собрать все грани метамеча в единый клинок.
– Бедный Мерлин, – сказал хозяин. – Он перевернулся бы в гробу…
Мэтр повертел в руках договорную доску и пристально вгляделся в нее, будто ожидал, что какой-то текст проявится сам собой.
– Ваш основатель удостоился великой книги. А вот про вас даже комиксов не нарисуют.
– Перестань трогать основателя! – повысил голос Ланселот.
Мэтр вдруг, не говоря больше ни слова, изо всех сил швырнул доску о решетку камина. Закурился дымок погашенной осколком свечи. Испуганно дернулось пламя других. На стене перевернулось чучело совы.
– Зачем? – спросил Ланселот, когда чучело перестало качаться, как маятник.
– Не обязан давать разумных ответов, – Мэтр с удовольствием надавил на «разумных».
Сафьяновый футляр был захлопнут и пущен в камин.
– Пошел вон… рыцарь.
Делать было нечего. Ланселот поднялся.
– Стой. На посошок.
Глава 2
Свои и чужие
Никогда еще Ланселоту не было так стыдно.
Уцелевшие на ветвях листья, казалось, перешептывались со своими опавшими собратьями под тихим осенним ветром. Судачили за спиной рыцаря, выставленного с позором при малодушной попытке уйти от своего долга.
