сыном.
— Почему бы тебе не переодеться во что-нибудь поудобнее? Потом спустишься сюда, а я.., э.., закончу готовить обед.
Трейси внутренне сжалась, осознав, что ее слова напоминают неудачный диалог из мыльной оперы. Да еще ее светлая кожа, как у всех рыжих.
Должно быть, красная, как спелый помидор!
Подмигнув и приподняв одну бровь, Корт оставил ее предложение без ответа.
— Я не рассчитывал, что ты станешь для меня готовить.
— Будешь должен мне один обед.
Корт улыбнулся, обнажив ослепительно белые зубы.
— Вернулись старые времена. Я не добился бы всего, чего добился в жизни, если бы не твоя помощь в учебе. Я в долгу у тебя.
— Ага, и ты в благодарность увел у меня из-под носа право произнести прощальную речь.
— Сама виновата. Из тебя вышла слишком хорошая учительница.
Корт повернулся к входной двери. Трейси взяла было его под руку, но, почувствовав, как напряглись его мускулы, тут же отпустила.
— Ты вполне можешь использовать внутреннюю лестницу.
— А не боишься, что скажут соседи?
Не раз бывало, что ее семья становилась темой пересудов, но ее самое скандалы никогда не касались.
— Либби и так уже успела разнести новость, что ты снял у меня комнату и я нянчу твоего малыша.
Он кивнул и исчез за лестницей, и Трейси перевела взгляд с него на восхитительного младенца на своих руках.
— Надо тебе помягче обходиться с папой, мой сладенький. Он старается, а ведь он никогда не успокаивался, пока не добивался того, чего хочет.
В дверях кухни Корт остановился. Домашняя атмосфера сняла напряжение рабочего дня. Он глянул на сына: Джош пускал пузыри и счастливо гулил, сидя на своем высоком стульчике. Трейси завоевала расположение малыша за один день, а он, его отец, не мог этого сделать за целую неделю.
Стоя спиной к дверям, Трейси мешала что-то на плите, и пахло это «что-то» достаточно заманчиво, чтобы возбудить аппетит. Но еще заманчивее звучало ее мурлыканье в такт покачиванию бедер в джинсах. Встряхнув головой, он постарался выбросить неуместные мысли. Лучше обратить внимание на тот голод, который он может утолить.
— Вытащи из холодильника салаты, а потом садись и рассказывай, как прошел твой первый день, повернулась к нему Трейси.
Рот Корта растянула улыбка. Трейси всегда любила покомандовать, но почему-то ее распоряжения никогда не раздражали, как распоряжения братьев. Он достал салаты, устроился рядом с Джошем и предложил ему печенье, оставленное Трейси на столе. Джош поколебался, но взял, что-то пролепетав. Уже прогресс.
— Больница не похожа на то, к чему я привык.
Нас учили быстро разобраться в проблеме и назначить лечение. По схеме «вылечить и выставить».
А мои сегодняшние пациенты, кажется, больше хотели вытащить из меня сведения обо мне самом, чем жаловаться на свои болячки.
— А ты думал, техасская глубинка и университетская клиника — одно и то же? Там тебя учили отстранять лишнее. Заниматься только болезнью.
А здесь в тебе хотят видеть друга, человека, которому можно довериться. Ты не только лечишь, но и должен знать все обстоятельства, которые могли вызвать болезнь, — так тут считают. То есть ты должен быть наполовину доктор, наполовину психолог.
Стряпня Трейси уже была распределена по трем тарелкам.
— Док говорит то же самое, но я же здесь ненадолго, как мне всех их узнать?
— Это ведь им неизвестно. Для них ты — местный паренек, который чего-то достиг в жизни и вернулся домой.
Она поставила перед ним тарелку и села. Он всегда любил курицу с клецками. Помнит ли это Трейси, или ему просто повезло?
— Обленилась наша Либби. До самого ленча никто не спросил меня про Джоша.
Трейси поморщилась:
— В ближайшие дни все девицы на выданье чем-нибудь да заболеют.
— Вот что мне сейчас ни к чему — это связываться с девочками, которые мечтают о домике с белым заборчиком, — застонал Корт.
Трейси прикусила губу и налила ему чаю со льдом.
— Понимаю. Но подумай о положительной стороне. В ближайшие недели ты увидишь раздетых женщин больше, чем любой другой видит за всю жизнь.
