Идя на запах жарящегося мяса и звук голосов, добрался до заднего двора. Джош с другими малышами плескался в мелком пластиковом бассейне.
Трейси сидела рядом, откинувшись на садовом кресле, счастливая, спокойная, пока не заметила его, стоящего в воротах.
Сказав что-то сестре, сидевшей с противоположной стороны бассейна, она медленно поднялась на ноги. Сплошной черный купальник эффектно приподнимал ее грудь, обтягивал узкую талию и подчеркивал красоту длинных ног. Она шла к нему босиком, и его сердце билось быстрее с каждым шагом.
— Ты нашел мою записку.
— Да, и… — Он не мог отыскать подходящих слов, чтобы сообщить ей, что уезжает — не в конце лета, а в конце этой недели.
— А то письмо из университета, оно важное?
— У доктора Гиббона открывается вакансия.
— Значит, тебе нужно ехать в Дарем немедленно, чтобы устроить Джоша.
— Да. — Как же трудно вымолвить одно это слово. — Можно рассказать всем, что я вернусь по окончании семестра, и тогда, когда ты найдешь еще кого-нибудь… — у него перехватило дыхание, едва он представил себе, как на следующей встрече, еще через десять лет, столкнется нос к носу со своим заместителем, — тогда напишешь мне формальный отказ. Меньше будет сплетен.
— Мы можем рассказать правду. — Трейси серьезно глядела ему в глаза.
— Только не это. Ты же знаешь, что выйдет.
Она гордо подняла голову.
— Да, знаю, но мне уже двадцать восемь, Корт.
И если меня будут винить в том, что я попыталась быть счастливой, пусть винят.
— Поедем вместе.
Она слабо улыбнулась и покачала головой.
— Не могу. Мой долг перед самой собой остаться и завершить, что я когда-то начала.
— Ма-ма-ма, — позвал Джош от бассейна, и страдание у нее глазах вызвало у Корта желание прижать ее к себе.
— Мне надо вернуться к нему. Иди поешь с нами.
Он не решался ответить.
— Пожалуйста.
И он предоставил ей ввести себя в семейный круг, зная, что все рады приветствовать его. В последний раз.
Следующие два часа прошли так, будто бы они с Джошем — давние члены многочисленного семейства. Он и раньше проводил много времени у Салливенов, когда Трейси давала ему бесчисленные уроки на кухне, и всегда чувствовал себя счастливее в этом доме, чем в своем собственном.
Теплота отношений, их непосредственность — домашний очаг Салливенов обладал этими качествами в полной мере, и жилищу Лэндеров было до них далеко.
Корт чувствовал себя предателем.
Сестры и братья Трейси потащили его играть в волейбол и по очереди забавляли Джоша. Тот охотно переходил от тетушки к дядюшке и совсем не напоминал испуганного зверька, цеплявшегося за взрослых, каким Корт забирал его. За это надо благодарить Трейси.
Он отыскал ее взглядом. Она играла с племянницей на одеяле, расстеленном на траве, одновременно разговаривая с сестрой. Улыбалась, но улыбка не зажигала радостью ее задумчиво-печальных глаз.
Кончилось лето, наполненное Трейси, — эта мысль оставляла ноющую пустоту в душе, как после посетившей семью смерти. Потерять Кэйт не было так больно. Любил ли он Кэйт — или любил чувство уверенности в себе, которое она внушала?
Трейси сидела в качалке на задней веранде сестрина дома, держа на коленях Джоша, занятого вечерней бутылочкой. Воздух наполняли голоса ее родных и их смех. Так она и хотела жить — когда- то.
— Не хочешь со мной поговорить? — Мать присела в качалку рядом. Элис Салливен всегда знала, что чувствуют ее дети.
Трейси проглотила комок в горле и созналась:
— Корт уезжает.
Мать потянулась к ней и положила ладонь на руку Трейси:
— Мне жаль тебя, девочка.
Кто-то из племяшек завизжал: битва на водяных пистолетах была в разгаре. Джош вздрогнул у нее на руках, но тут же переключил внимание на бутылочку. Дети были в полном восторге, и взрослые с не меньшим удовольствием подкрадывались и поливали друг друга. Корт весь промок.
— Ты могла бы уехать с ним.
— Нет. Я нужна здесь.
— Трейси, плохо, если ты будешь жить далеко от нас, но куда хуже, если рядом и будешь несчастной.
