догадался бы сам.
Можно представить, что бы он подумал. Бедная, несчастная Хлоя не способна любить человека, который ее обожает. Зато у нее хватило ума влюбиться в парня, которому она глубоко безразлична.
Ее бросило в дрожь. Быть может, она и трусиха, но есть такие вещи, о которых лучше не говорить.
В общем, Хлоя честно пыталась улыбаться и вести себя как обычно. Играла роль верной помощницы. Развлекала его разговорами, очаровывала и заботилась.
И все это время она копила свои воспоминания. Ведь должно же хоть что-нибудь у нее остаться.
В воскресенье Гиб еще раз попробовал уговорить Хлою уехать.
Свою краткую речь он подчеркнул взмахом костыля – этот выразительный жест показался бы более убедительным, если бы Гиб не потерял равновесие. А не грохнулся он лишь потому, что Хлоя вернула его в вертикальное положение, обхватив обеими руками.
Ее вес помог Гибу удержаться на ногах. А касание ее мягких, упругих грудок вызвало в нем дрожь желания.
Казалось, Хлоя тоже вздрогнула. Они стояли, прижимаясь друг к другу, и их сердца гулко стучали. А затем она медленно отошла, удерживая его вытянутыми руками.
Теперь Гибу не нужна была поддержка. Его костыли твердо упирались в пол. Он чувствовал себя довольно уверенно – в смысле устойчивости. Гиб опустил голову, взглянул на свои ноги и попытался навести порядок в мыслях.
– Я остаюсь, – произнесла Хлоя в тишине, нарушаемой лишь его хриплым дыханием.
Гиб кивнул.
– Наверное, ты права.
Он сдался.
Человеческие силы не безграничны. Свой запас Гибсон давно исчерпал. Он и так боролся с Хлоей на протяжении нескольких недель.
К тому же Гиб больше не чувствовал необходимости сопротивляться ее чарам. Он устал притворяться равнодушным.
Если у нее хватает глупости оставаться с ним, заботиться о нем, прикасаться к нему – продолжать играть с огнем, что ж, это ее право.
– Не хочешь выйти на балкон и посидеть на солнышке? – с некоторой робостью спросила Хлоя.
Гиб поднял голову и взглянул на нее. Боже, как она прекрасна – и телом, и душой.
Он хотел обладать ею.
Сейчас… и навсегда.
Эта мысль потрясла его до глубины души. Он не задумывался о вечном со времен Кэтрин.
Она помолвлена, – напомнил себе Гиб. – Она выйдет замуж за фермера Дэйва.
Нет, не выйдет.
Если Гиб вмешается.
Они перебрались на балкон.
Был ясный солнечный день из тех субботних дней, которые выпадают лишь раз в году, и во время которых жители Нью-Йорка, проводящие выходные на природе, начинают жалеть о том, что уехали из города.
Хлоя шла впереди, все еще дрожа после происшедшего в спальне. Странно, что Гиб ее не оттолкнул. Она была очень удивлена, и простояла в его объятиях слишком долго – дольше необходимого.
Отойдя от Гиба, она взглянула на него, ожидая увидеть ехидную усмешку. Но он стоял, опустив голову, тяжело дыша и сжимая костыли побелевшими пальцами.
Хлое захотелось прикоснуться к нему еще раз. Ее удержал лишь инстинкт самосохранения.
А потом Гиб произнес с неожиданной покорностью:
– Ага, давай выйдем на балкон.
Хлоя вытащила два шезлонга, накрыла их матрасами и бросила сверху пестрые пляжные полотенца. Гиб с трудом доковылял до балкона и опустился на один из шезлонгов.
– Что-нибудь принести? – спросила Хлоя. – Выпить? Почитать? Журнал или книгу?
– Как насчет моей камеры?
Хлоя удивленно моргнула, а затем ответила кивком.
– Где она? В твоей сумке?
– Черный чемоданчик. Тот, что поменьше.
Она умчалась в спальню и вернулась через считанные секунды. Гиб снял рубашку и лежал в одних шортах и гипсовой повязке. Хлоя пожалела, что не захватила свой фотоаппарат.
Вот был бы снимок на память!
– Спасибо. – Гиб взял у нее чемоданчик, вынул камеру и надел объектив. Затем навел камеру на Хлою.
