отвращение.
Клеопатра не понимала, почему Антоний, в чьих руках была армия, после такой блестящий победы не провозгласит государство своим, почему он продолжает делить власть с Октавианом и Лепидом. Что именно являет собой Октавиан, теперь стало ясно всем, а Лепид никогда не был лидером. Может быть, Антонию во вред идут его представления о верности? Клеопатра надеялась, что, когда они с Антонием встретятся, она сумеет понять его мысли и докопаться до мотивов. Антоний всегда казался ей человеком прямым и открытым. Или он лишь притворялся таким?
Тот Антоний, с которым Клеопатре предстояло встретиться в сирийском городе Таре, был грозен и внушителен. Он выбрал в качестве своей доли Македонию, Грецию, Азию, царства Малой Азии и Сирию, оставив Октавиану Италию, а Лепиду — Африку. Затем он отправился в Эфес, созвал сюда глав всех оказавшихся под его правлением народов и ввел чрезвычайную финансовую и торговую политику, дабы помочь этим территориям восстановить былое процветание, после того как Брут и Кассий выкачали из этих земель множество денег и ресурсов.
За такое правление жители Эфеса обожествили Антония и нарекли Новым Дионисом — так же, как некогда титуловали отца Клеопатры. Эфесцы объявили Антония воплощением бога, сыном Ареса и Афродиты и спасителем человечества. Они также прозвали его Несущим радость — за его добрый характер и доброжелательность, которую Антоний выказывал не только по отношению к своим солдатам, но и ко всем народам. Он ценил их культуру, посещал их театры и лекции, беседовал с их философами и учеными и оказывал покровительство их богам.
Таким образом (как, не удержавшись, отметила про себя Клеопатра), в то время как Октавиан, вернувшийся в Рим, провозгласил себя сыном божественного Юлия, Антоний отправился на восток и сам стал богом.
Клеопатра была уверена, что теперь, когда авторитет Антония взлетел на недосягаемую высоту, он обратит силы на завершение великого дела, начатого Цезарем, — завоевание Парфии, присоединение к римскому государству обширных земель на востоке. И ей, Клеопатре, отводится немалая роль в его планах.
В глазах всего мира Антоний занял место Цезаря, и потому царица Египта должна признать это. Она обязана произвести на него впечатление — более сильное и величественное, чем это было с Цезарем. Антоний не отличается бесстрастностью Цезаря, он открыт мирским радостям. Она ошеломит его, продемонстрировав все, что может дать союз с ней, — включая ее самое. Клеопатра не забыла его намеков. Более того, теперь, когда она осталась без сексуального партнера, эти намеки прочно вошли в ее грезы.
Да, верно, Антоний женат — и не на какой-нибудь безвольной в политическом отношении пешке вроде Кальпурнии. Фульвия красива и умна, она обладает изрядным весом в высших кругах. Ее профиль отчеканен на монетах Антония — насколько было известно Клеопатре, ни одна римлянка никогда еще не удостаивалась такой чести. Тайком от Фульвии римские сенаторы поговаривали, что она с ее честолюбием рвется править теми, кто правит Римом. «Что ж, — подумала Клеопатра, — это серьезная соперница. Но если вдуматься — кто она такая? Какая-то римлянка, не имеющая никакой официальной должности в правительстве? Женщина, чье состояние, каким бы крупным оно ни было, находится под опекой родственников-мужчин? Человек, не имеющий — в буквальном смысле слова — никаких подтвержденных законом прав?» Фульвия у себя дома даже не может голосовать, в то время как на родине Клеопатры каждое слово царицы — закон. Так пусть же Антоний узнает, что такое женщина, наделенная реальной властью. Удовольствуется ли он после этого своей женой?
Юлий Цезарь считал союз с царицей Египта весьма перспективным, и Клеопатра не сомневалась, что Антоний, который всегда быстро учился, уже рассчитал, какие выгоды может принести ему этот союз. Разве они еще при жизни Цезаря не заключили тайный договор?
Честолюбивые планы Антония прослеживались в каждом его шаге — Клеопатра очень тщательно отслеживала эти шаги. Для восточных владений Рима он отчеканил монеты, на которых приказал изобразить себя в облике бога солнца, какового весь греко-римский мир почитал как верховное правящее божество, так что каждая рука, передававшая монету, тем самым передавала весть о восхождении Антония к вершинам власти. Золотые лучи, ореолом окружающие его голову, орел Зевса у его ног — Клеопатре подумалось еще, что он очень похож на орла Птолемеев, — все это сообщало миру о том, что на востоке явился новый бог, который принесет людям все богатства, какие только способны предложить человек и природа.
Но для распределения обещанных благодеяний жизненно важно было получить доступ к кладовым Египта. А чтобы добраться до них, новоявленному благому богу требовалось каким-то образом занять место рядом с царицей этой страны. «Ну что ж, пусть приходит, — подумала Клеопатра. — Мне не терпится обговорить условия».
Вот уже почти три года Клеопатры не касалась мужская рука, если не считать ручонок ее пятилетнего сына. Архимед остался в Александрии, чтобы служить Клеопатре помощью и советом, но он отказался занять место в ее постели. Зная его гордость, Клеопатра воздерживалась от приглашения несколько месяцев, пока носила траур по Цезарю, горюя об утрате, как личной, так и политической. Со сдержанностью вдовы она занялась сыном и государственными обязанностями, забыв о личных чувствах и полностью сосредоточившись на благе своего народа. Она созвала лучших врачей со всего света, чтобы обуздать чуму; вместе с инженерами она сплавала в верховья Нила, чтобы направить воду к умирающим полям; она организовала перераспределение зерна, чтобы народ в тех провинциях, где урожай погиб полностью, не голодал. Она отвергала все требования убийц Цезаря и одновременно с этим пыталась оказать помощь Антонию и его союзникам.
День за днем она просиживала на советах вместе с Архимедом и с каждым днем все более жадно вглядывалась в его печальные карие глаза, выискивая в них тень если не прощения, то хотя бы понимания; она следила за изгибом его прекрасных губ, когда он говорил; мечтала, как он заключит ее в объятия, и желала загладить все страдания, которые она ему причинила. Но когда Клеопатра наконец-то призналась ему в своих чувствах — это произошло через год после смерти Цезаря, — Архимед остановил ее признание.
— Клеопатра! — Он предостерегающе вскинул палец, как будто просил ее умолкнуть. — Все это в прошлом. Однажды я уже потерял тебя и не желаю рисковать более. Я не могу быть твоим царем и не желаю быть твоей игрушкой.
— Но, кузен, я могу вовсе не выходить замуж. Мои братья мертвы, и в настоящий момент какой бы выбор я ни сделала, он неизбежно будет осложнен политической подоплекой. Как ты сам сказал много лет назад: раз уж мы не можем пожениться, почему бы нам просто не быть вместе, как мужчине и женщине? Почему мы должны отказываться от этого удовольствия? От любви?
Но Архимед взглянул на нее с каменным выражением лица и проговорил без малейшего намека на юмор:
— Клеопатра, ты можешь приказать мне что угодно, но даже ты не можешь велеть моему члену встать.
После этого Клеопатра оставила его в покое; время от времени до нее доходили слухи о его любовных победах над женщинами Александрии. А тем этот красавчик казался особенно желанным потому, что он, как поговаривали, некогда был любовником самой царицы.
— Многие женщины расплачиваются за то, что ты сделала с ним, — укоризненно произнесла Хармиона.
Нет, Хармиона вовсе не хотела, чтобы Клеопатра в свое время предпочла Архимеда Цезарю. Отнюдь. Она хотела бы, чтобы Клеопатра вообще никогда не завязывала роман с Архимедом. Клеопатра вздохнула. Она полагала, что должна принять этот эпизод как злую шутку судьбы. В конце концов, она ведь разбила ему сердце.
Хотя Клеопатра готовилась к самым важным в своей жизни политическим переговорам, атмосфера была пропитана чувственностью. Это началось с первых же писем Антония, доставленных Квинтом Деллием, ученым и гедонистом, пользующимся дурной славой из-за своего неразборчивого сексуального вкуса. Царица не преминула отметить, кого именно Антоний избрал на роль посланца. Он мог бы назначить
