Кажется, это была самая большая глупость, на которую капитан решился после демобилизации. Все, что было «до», – не в счет. Да и было ли?
Видели бы его сейчас братишки – упали бы. «Кажется, я очень авантажен: хорошо одет и напомажен», – всплыла в памяти чья-то фраза из жизни «до».
Лифт тряхнуло, и Антон с сомнением шагнул на площадку, прижимая к груди трех одинаковых розовых медведей (все, на что хватило воображения), как на картинке «найди три отличия».
Отличия имелись: цвет и размер бантиков, примостившихся между туловищем, похожим на огурец, и головой, похожей на тыкву. Бантики Квасов специально выбирал разные, чтобы девчонки не путали игрушки. Мамаше медведя покупать не стал, проявил смекалку: купил коробку конфет, рассудив, что если солдату после ранения для восстановления сил полезен шоколад, то и роженицам не повредит.
«На фиг я приперся сюда? Что я буду с ними делать? О чем говорить?» – задавался вопросом Квасов, прислушиваясь к дверному звонку.
Ладно, Сима права, успокоил себя Антон, Мадина (все-таки странно она назвала дочь) ему почти крестница.
За дверью кто-то шебаршился, производил какие-то сложные действия, похоже, подставлял стул, чтобы рассмотреть гостя в глазок. Затем последовала попытка повернуть замок – слышалось сопение и старушечье причитание, но замок не поддавался, и возня не прекращалась несколько минут. Вслед за этим Антон услышал топот быстрых ножек, и наконец раздался звонкий голосок:
– Мамочка! Это дядя Антон пришел!
Послышались легкие шаги, щелкнул замок, дверь приоткрылась.
– Здравствуйте, – стесняясь, поздоровалась старшая, кажется Таня, – входите. Мама сейчас освободится.
– Здрасте, – откликнулся Квасов и с беспокойством потянул носом.
Давно забытый, плотный дух домашних пирогов со сладкой начинкой и теплого молока – невозможный, одуряющий запах детства настиг Антона. Совершенно околдованный, он перешагнул порог.
– Это мне? – Маня потянулась к медведям.
– Тебе и сестрам. – Антон сбыл психоделических медведей, которыми прикрывался, как броней, и теперь стоял уязвимый, не зная, куда девать руки.
Теплая ладошка забралась в руку Квасова.
– Пойдем, я тебе свою комнату покажу, – светским тоном пригласила Маня.
Антон очнулся:
– М-м-м. Да! Конфеты – маме.
– Кормящим нельзя, – робко заметила Танечка, и Антон почувствовал себя полным идиотом. Конечно, кормящим нельзя шоколад, о чем он только думал.
– Значит, сами съедите, – замял он свою оплошность.
Маня уже тянула гостя в ту самую детскую, которую по понятным причинам он не очень-то рассматривал в первый раз.
Это была веселая комната с окнами на запад, и солнце собирало последние лучи с полки для игрушек, с аккуратно заправленной кроватки и коврика на полу.
Антон понял, что не угадал с подарком. Его медведи выглядели бедными родственниками кукол и пупсов в натуральную величину, оккупировавших полку, часть кровати и пола. Не стоило сюда приходить, опять подумал Квасов.
Маня обвела пухлой ручкой свои владения:
– Нравится?
– Еще как!
– Хочешь, поиграем?
Антон с видом мученика уставился на девочку:
– Я не умею.
– Ты не умеешь играть? – Маня с осуждением покрутила головой и успокоила, почему-то шепотом: – Я тебе сейчас покажу. Садись.
В следующие десять минут Квасов не меньше ста раз оглянулся на дверь в надежде, что о нем вспомнят и чудесным образом спасут от плена и пыток. Чуда не произошло.
Маня всучила Антону полимерного младенца по имени Илья, заявила, что он мокрый и его следует перепеленать.
– Почему Илья? – попытался оттянуть момент истины Антон.
– Потому что Илья Муромец, – авторитетно сообщила Маня, – долго не ходил ножками. Притворялся маленьким, чтобы враги не узнали, какой он сильный.
– Да? Это кто тебе сказал?
– Это я сама знаю. У тебя есть дети?
– Нет.
Маня распахнула раскосые глазенки:
– У тебя правда нет детей?
– Правда нет.
– Никаких?
– Никаких.
– А будут?
– Наверное, – невнятно пробормотал Антон.
– Тогда я тебя научу пеленать, – деловито пообещала Маня, – и еще купать.
До купания, правда, дело не дошло – Сима наконец избавила от комнатного тирана.
– Привет, прости, я освободилась, – заглянув в детскую, порадовала она Антона.
Антон только сейчас рассмотрел: на том месте, где у соседки еще недавно был необъятный живот, обнаружилась стройная талия.
– Ничего. – Он поднялся со стула, кляня себя за то, что принял приглашение.
– Пойдем чай пить, – позвала Сима.
Чувствуя себя жертвенным ягненком, Антон поплелся следом за хозяйкой.
Симка усадила гостя в красный угол – лицом к двери, не жалея, плеснула в изящную (слишком изящную) чашку из тончайшего, хрупкого даже на вид фарфора – до краев.
– Спасибо. – Палец не помещался в чайном ушке, но и без этого Квасов чувствовал себя полным идиотом.
Над столом повисло неловкое молчание.
– Спасибо тебе, Антон, – хрипло выговорила Сима.
– За что?
С того приснопамятного дня Квасов несколько раз сталкивался во дворе с Наиной и всякий раз выслушивал поток благодарностей, хотя благодарить следовало Господа Бога и врачей.
– За то, что ты так удачно ночевал на скамейке тогда. Иначе…
– Да брось, все нормально было бы.
– Врачам так не показалось. – У Симки навернулись слезы на глаза.
Антон сделал вид, что не заметил волнения соседки, принялся с усердием жевать. Эти слезы он как раз прекрасно понимал – близкое дыхание смерти забыть невозможно.
Пирог был восхитительный – яблоки с корицей, и Антон, проглотив, признал:
– Вкусно.
– Ешь, а то ты выглядишь голодным. – Симка замолчала, разглядывая своего спасителя.
Нет, сегодня сосед выглядел несравненно лучше – побрит, отмыт и причесан, и ногти чистые, и рубашка… А она уже думала, что ничего, кроме камуфляжа, в гардеробе Квасова не водится. В этой рубашке у соседа даже выражение лица другое – хроническое неудовольствие уступило место легкой растерянности. Это новое выражение очень шло Антону и меняло его до неузнаваемости.
– Антон, а ты чем занимаешься?
«Началось. Какого черта я здесь делаю?» – вновь подумал Антон и с сожалением вспомнил о поллитровке в холодильнике.
