нормальное давление. Какие бы изменения ни произошли потом в самой камере, заключенный в ящичке сигнализатор будет посылать на щит управления центрального поста одни лишь успокоительные сигналы.
Покончив с этой кропотливой работой, Горелов вынул из кармана плоскую металлическую коробку с мотком прикрепленных к ней тонких проводов. На плоской стороне коробочки виднелся под стеклом часовой циферблат и две стрелки. Из коробочки слышалось тихое ровное тикание часов. Горелов нажал кнопку на узкой грани коробочки и осторожно отпустил крышку. Под крышкой оказался простой аппарат старинных бензиновых зажигалок: фитилек, пропитанный бензином, и около него маленькое шершавое колесико, вращающееся над кремнем. Горелов завел часы и поставил стрелки на четыре часа пятнадцать минут. После этого он положил зажигалку на ящичек с сигнализатором внутри и соединил ее проводом с аккумуляторным шкафчиком от автономной сети освещения. Покончив и с этим, Горелов вышел из камеры.
Тяжело дыша, стирая пот со лба, он присел на стул в углу возле баллонов и посмотрел на часы. Стрелки показывали три часа тридцать минут. Посидев немного, Горелов вскочил и начал быстро ходить по узкому проходу между баллонами, потом опять сел, но через минуту снова вскочил и возобновил хождение по камере, то и дело поглядывая на часы. Без десяти четыре Горелов сорвался со стула, бросился к кнопке, открывающей дверь в газопроводную камеру, вывинтил ее фарфоровую головку, сломал под нею пластинки замыкания и ввинтил головку обратно в гнездо. Затем он кинулся к ранее подготовленному баллону с кислородом и соединил его трубу непосредственно с камерой, минуя газопроводные трубы. То же самое он сделал и с водородным баллоном в соседней камере. Потом присел на стул, вынул часы и напряженно, не сводя глаз, следил за движением стрелок над циферблатом. Ровно в четыре часа он вскочил со стула, закрыл краны в баллонах, посылающие газ в дюзы. Дюзы перестали работать, подлодка двигалась уже только по инерции.
Бледный, взволнованный, Горелов спешил через отсеки и камеры машинного отделения, по винтовой лестнице, по коридору – к центральному посту управления.
– Юрий Павлович! – задыхаясь, обратился он к лейтенанту Кравцову, стоявшему с встревоженным лицом у микрофона и готовившемуся кого-то вызывать. – Дюзы остановились! Что-то неладное с ними. Это работа вашего пиротехника, черт бы его побрал! Наверно, пемза и пепел набились в камеры сжигания. Дайте скорее пропуск на выход из подлодки. Надо немедленно прочистить их.
– Ах, вот что! – вскричал лейтенант. – Я никак не мог понять, в чем дело. Собирался уже будить капитана…
– Давайте скорее пропуск! Каждая минута дорога! Там скопляются газы, и им выхода нет! Грозит взрыв! Скорее, Юрий Павлович! Скорее! Потом вызовете капитана…
Волнение Горелова передалось лейтенанту. Он быстро написал пропуск и передал его Горелову.
Через минуту Горелов был уже возле выходной камеры.
– Живо, товарищ Крутицкий! – обратился он к вахтенному водолазу, предъявляя ему пропуск. – Одеваться! Авария с дюзами!
– Есть одеваться, товарищ военинженер! – бросился к скафандрам Крутицкий.
– Кислород, питание, аккумуляторы на полной зарядке? – быстро спрашивал, одеваясь, Горелов.
– Теперь всегда на полной, товарищ военинженер! – ответил Крутицкий.
– Уж мы следим за этим…
Как ни быстро наполнялась забортной водой выходная камера, Горелов не мог устоять на месте от нетерпения. Наконец открылись широкие, как ворота, двери, откинулась площадка, и Горелов на десяти десятых хода ринулся в подводную тьму. Но, едва удалившись от подлодки, метрах в двухстах от нее, Горелов остановил винт и повернулся в ее сторону. В то же мгновение из тьмы сверкнул длинный яркий сноп пламени, раздался оглушительный взрыв, и в свете огня, окруженная облаком пара, на один лишь миг мелькнула перед глазами Горелова огромная тень подлодки и исчезла, ринувшись носом вниз, в черные глубины океана.
Глава VI
На борту крейсера
Тропическое солнце давно перешло через зенит, но продолжало палить с неослабевающей силой. При чистом, безоблачном небе над океаном дул слабый ветер, наводивший небольшое волнение.
Уже двенадцать часов Горелов с бешеной скоростью носился среди волн, безуспешно, с отчаянием в глазах, осматривая пустынный горизонт.
Он задыхался в своем скафандре. Прозрачный шлем раскалился до того, что каждое прикосновение к нему лбом или щекой ощущалось как ожог. Время от времени, изнемогая от духоты и жары, почти теряя сознание, он опускался в прохладные глубины, освежался там, приходил несколько в себя и затем, запустив винт на все десять десятых хода, высоко, с разбегу, поднимался над поверхностью океана, чтобы в один миг осмотреть его вокруг себя и вновь продолжать свое бесконечное блуждание среди захлестывавших его волн. Много сотен километров во всех направлениях проделано было им за двенадцать часов, протекших с момента взрыва на подлодке – с того момента, когда она исчезла в водной пучине и сам он остался одиноким среди безбрежных пространств океана. Мучительные часы проходили в лихорадочном движении то на север, то на юг, то на восток. Горелова томили уже голод и жажда, но при мысли о горячем какао его охватывало непреодолимое отвращение, а жалкий остаток воды в другом термосе внушал беспокойство. Надолго ли хватит его? Он слишком легкомысленно пользовался своим запасом. Духота в скафандре изнурительна… Голова – словно в горячем тумане, мысли путаются… Надо чаще опускаться в глубины, но можно пропустить… Нет, это было бы ужасно!.. Надо искать… непрерывно искать… быть на виду… на поверхности…
И Горелов продолжал свой стремительный бег под палящим равнодушным солнцем. Но, как ни ужасен был дневной зной, Горелов с содроганием и с замирающим от страха сердцем следил за движением солнца к западу. Пока оно разливало вокруг свой ослепительный свет, оставалась надежда; ночь несла с собою гибель.
Ночь Горелов не надеялся пережить: иссякнет энергия аккумуляторов и – самое главное – не хватит кислорода. Даже жидкого. Тогда – быстрая, неотвратимая смерть. Разве лишь, если утихнет ветер, успокоится океан… Но и в этом случае он останется без электрической энергии, будет осужден на неподвижность. Он не сможет искать…
Голова горела, губы от жажды спеклись… Горелов сделал маленький, скупой глоток воды, погрузился на
