понимаете?
Когда он, отмахиваясь от назойливого чиновника, проходил мимо Григория, тот преградил ему путь и, приложив руку к козырьку фуражки, волнуясь, спросил:
– Офицеры могут рассчитывать на погрузку?
– На этот пароход – нет. Нет места.
– Тогда на какой же?
– Узнайте в эвакопункте.
– Мы там были, никто ничего не знает.
– Я тоже не знаю, пропустите меня!
– Но вы же грузите тридцать шестую батарею! Почему нам нет места?
– Про-пу-стите, я вам говорю! Я – не справочное бюро! – Полковник попробовал легонько отстранить Григория, но тот стоял на ногах твердо. В глазах его вспыхивали и гасли голубоватые искорки.
– Теперь мы вам не нужны стали? А раньше были нужны? Примите руку, меня вы не спихнете!
Полковник посмотрел в глаза Григорию, оглянулся; стоявшие на сходнях марковцы, скрестив винтовки, с трудом сдерживали напиравшую толпу. Глядя мимо Григория, полковник устало спросил:
– Вы какой части?
– Я – Девятнадцатого Донского, остальные – разных полков.
– Сколько вас всего?
– Человек десять.
– Не могу. Нет места.
Рябчиков видел, как у Григория дрогнули ноздри, когда он вполголоса сказал:
– Что же ты мудруешь, гад?! Вша тыловая! Сейчас же пропускай нас, а то…
«Зараз Гриша его резнет!» – со злобным удовольствием подумал Рябчиков, но, увидев, как двое марковцев, прикладами очищая дорогу сквозь толпу, спешат на выручку полковнику, предупреждающе тронул Григория за рукав:
– Не связывайся с ним, Пантелевич! Пойдем…
– Вы – идиот! И вы ответите за ваше поведение! – сказал побледневший полковник и, обращаясь к подоспевшим марковцам, указал на Григория:
– Господа! Уймите вот этого эпилептика! Надо же навести здесь порядок! У меня срочное дело к коменданту, а тут извольте выслушивать всякие любезности от всяких… – и торопливо скользнул мимо Григория.
Высокий марковец с погонами поручика на синей бекеше, с аккуратно подбритыми английскими усиками, подошел к Григорию вплотную.
– Что вам угодно? Почему вы нарушаете порядок?
– Место на пароходе, вот что мне угодно!
– Где ваша часть?
– Не знаю.
– Ваш документ.
Второй из караула, молодой пухлогубый юноша в пенсне, ломающимся баском сказал:
– Его надо отвести в караульное помещение. Не тратьте времени, Высоцкий!
Поручик внимательно прочитал свидетельство Григория, вернул его.
– Разыщите вашу часть. Советую отсюда уйти и не мешать погрузке. У нас есть приказ: арестовывать всех, независимо от их звания, проявляющих недисциплинированность, мешающих погрузке. – Поручик твердо сжал губы, подождал несколько секунд и, косясь на Рябчикова, наклонился к Григорию, шепнул:
– Могу вам посоветовать: поговорите с командиром тридцать шестой батареи, станьте в их очередь, и вы сядете на пароход.
Рябчиков, слышавший шепот поручика, обрадованно сказал:
– Иди к Каргину, а я живо смотаюсь за ребятами. Из твоего имущества, окромя вещевого мешка, что брать?
– Пойдем вместе, – равнодушно сказал Григорий.
По пути они встретили знакомого казака – уроженца хутора Семеновского.
На огромной фурманке он вез к пристани ворох накрытого брезентом печеного хлеба. Рябчиков окликнул станичника:
– Федор, здорово! Куда везешь?
– А-а-а, Платон, Григорий Пантелевич, здравствуйте! На дорогу свой полк хлебом снабжаем. Насилу выпекли, а то пришлось бы в пути одну кутью жрать…
Григорий подошел к остановившейся фурманке, спросил:
– Хлеб у тебя важенный на весах? Или считанный?
– Какой его черт считал? А вам что, хлеба надо?
– Надо.
– Бери!
– Сколько можно?
– Сколько унесешь, его на нас хватит!
Рябчиков с удивлением смотрел, как Григорий снимает буханку за буханкой, не утерпев, спросил:
– На чуму ты его столько берешь?
– Надо, – коротко ответил Григорий.
Он выпросил у возчика два мешка, сложил в них хлеб, поблагодарил за услугу и, распрощавшись, приказал Рябчикову:
– Бери, понесем.
– Ты не зимовать тут собрался? – насмешливо спросил Рябчиков, взвалив мешок на плечи.
– Это не мне.
– Тогда кому же?
– Коню.
Рябчиков проворно сбросил мешок на землю, растерянно спросил:
– Шутишь?
– Нет, всерьез.
– Значит, ты… ты чего же это надумал, Пантелевич? Хочешь остаться, так я понимаю?
– Правильно понимаешь. Ну, бери мешок, пойдем. Надо же коня кормить, а то все ясли прогрыз. Конь ишо сгодится, не пешему же служить…
До самой квартиры Рябчиков молчал, покряхтывал, подкидывая на плечах мешок; подойдя к калитке, спросил:
– Ребятам скажешь? – и, не дождавшись ответа, с легким оттенком обиды в голосе сказал:
– Это ты здорово удумал… А мы как же?
– А как хотите, – с деланным равнодушием ответил Григорий. – Не берут нас, не находится для всех места – и не надо! На кой они ляд нам нужны, навязываться им! Останемся. Спробуем счастья. Да проходи же, чего ты застрял в калитке?
– Тут, с этим разговором застрянешь… Я ее, и калитки-то, не вижу. Ну и дела! Ты меня, Гриша, как обухом в темя вдарил. Прямо ум мне отшиб. А я-то думаю: «На черта он этот хлеб выпрашивает?» Теперь ребята наши узнают, взволнуются…
– Ну, а ты как? Не останешься? – полюбопытствовал Григорий.
– Что ты! – испуганно воскликнул Рябчиков.
– Подумай.
– И думать нечего! Поеду без разговоров, пока вакан есть. Пристроюсь к каргиновской батарее и поеду.
– Зря.
