– Черт поганый! Как напужал-то…
А еж стремительно прячет голову, втягивает ножки и с минуту лежит нащетинившимся клубком, потом медленно распрямляется, касается ногами холодной земли и катится скользящим серым комом, натыкаясь на подсолнечные будылья, приминая сухой прах сопревшей повители. И снова прядется тишина.
И ночь – как сказка…
По хутору отголосили вторые кочеты. Небо прояснилось. Сквозь редкое ряднище облачков показались первые звезды. Потом ветер заметал облака, и небо глянуло на землю бесчисленными золотыми очами.
Вот в это-то время Выпряжкин и услышал впереди отчетливый шаг лошади, хруст бурьяна, звяк чего-то металлического, а немного погодя – и поскрипывание седла. Услышали и остальные казаки. Пальцы легли на спуски винтовок.
– Сготовьсь! – шепнул помощник взводного.
На фоне звездного неба возник словно вырезанный силуэт всадника. Кто-то ехал шагом по направлению к хутору.
– Сто-о-ой!.. Кто едет?.. Что пропуск?..
Казаки вскочили, готовые стрелять. Всадник остановился, подняв вверх руки.
– Товарищи, не стреляйте!
– Что пропуск!
– Товарищи!..
– Что пропуск? Взво-о-од…
– Стойте!.. Я один… Сдаюсь!..
– Погодите, братцы! Не стрелять!.. Живого возьмем!..
Помощник взводного подбежал к конному, Выпряжкин схватил коня за поводья. Всадник перенес ногу через седло, спешился.
– Ты кто таков? Красный? Ага, братцы, он! Вот у него и звезда на папахе. По-па-ал-ся, ааа!..
Всадник, разминая ноги, уже спокойно говорил:
– Ведите меня к вашему начальнику. Я имею передать ему сообщение большой важности. Я – командир Сердобского полка и прибыл сюда для ведения переговоров.
– Команди-и-ир?.. Убить его, братцы, гада! Дай, Лука, я ему зараз…
– Товарищи! Убить меня вы можете всегда, но прежде дайте мне сообщить вашему начальнику то, для чего я приехал. Повторяю: это огромной важности дело. Пожалуйста, возьмите мое оружие, если вы боитесь, что я убегу…
Красный командир стал расстегивать портупею.
– Сымай! Сымай! – торопил его один из казаков.
Снятые наган и сабля перешли в руки помкомвзвода.
– Обыщите сердобского командира! – приказал он, садясь на принадлежавшего красному командиру коня.
Захваченного обыскали. Помкомвзвода и казак Выпряжкин погнали его в хутор. Он шел пешком, рядом с ним шагал Выпряжкин, нес наперевес австрийский карабин, а позади ехал верхом довольный помкомвзвода.
Минут десять двигались молча. Конвоируемый часто закуривал, останавливаясь, полой шинели прикрывая гаснущие на ветру спички. Запах хороших папирос вывел Выпряжкина из терпения.
– Дай-ка мне, – попросил он.
– Пожалуйста!
Выпряжкин взял кожаный походный портсигар, набитый папиросами, достал из него папироску, а портсигар сунул себе в карман. Командир промолчал, но, спустя немного, когда вошли в хутор, спросил:
– Вы куда меня ведете?
– Там узнаешь.
– А все же?
– К командиру сотни.
– Вы меня ведите к командиру бригады Богатыреву.
– Нету тут такого.
– Как это – нет? Мне известно, что он вчера прибыл со штабом в Бахмуткин и сейчас здесь.
– Нам про это неизвестно.
– Ну, полноте, товарищи! Мне известно, а вам неизвестно… Это не есть военный секрет, особенно когда он уже стал известен вашим врагам.
– Иди, иди!
– Я иду. Так вы меня сведите к Богатыреву.
– Помалкивай! Мне с тобой, по правилам службы, не дозволено гутарить!
– А портсигар взять – это дозволено по правилам службы?
– Мало ли что!.. Ступай, да язык придави, а то и шинелю зараз сопру.
Ишь обидчивый какой!
Сотенного насилу растолкали. Он долго тер кулаками глаза, зевал, морщился и никак не мог уразуметь того, что ему говорил сияющий от радости помкомвзвода.
– Кто такой? Командир Сердобского полка? А ты не брешешь? Давай документы.
Через несколько минут он вместе с красным командиром шел на квартиру командующего бригадой Богатырева. Богатырев вскочил как встрепанный, едва услышал о том, что захвачен и приведен командир Сердобского полка. Он застегнул шаровары, набросил на свои плотные плечи подтяжки, зажег пятилинейную лампочку, спросил у стоявшего навытяжку возле двери красного командира:
– Вы командир Сердобского полка?
– Да, я командир Сердобского полка. Вороновский.
– Садитесь.
– Благодарю.
– Как вас… при каких условиях захватили?
– Я сам ехал к вам. Мне надо поговорить с вами наедине. Прикажите посторонним выйти.
Богатырев махнул рукой, и сотенный, пришедший с красным командиром, и стоявший с открытым ртом хозяин дома – рыжебородый старовер – вышли.
Богатырев, потирая голо остриженную темную и круглую, как арбуз, голову, сидел за столом в одной грязной нижней рубахе. Лицо его, с отечными щеками и красными полосами от неловкого сна, выражало сдержанное любопытство.
Вороновский, невысокий плотный человек, в ловко подогнанной шинели, стянутый наплечными офицерскими ремнями, расправил прямые плечи; под черными подстриженными усами его скользнула улыбка.
– Надеюсь, с офицером имею честь? Разрешите два слова о себе, а потом уж о той миссии, с которой я к вам прибыл… Я в прошлом – дворянин по происхождению и штабс-капитан царской службы. В годы войны с Германией служил в Сто семнадцатом Любомирском стрелковом полку. В тысяча девятьсот восемнадцатом году был мобилизован по декрету Советского правительства как кадровый офицер. В настоящее время, как вам уже известно, командую в Красной Армии Сердобским полком. Находясь в рядах Красной Армии, я давно искал случая перейти на вашу… на сторону борющихся с большевиками…
– Долго вы, господин штабс-капитан, искали случая…
– Да, но мне хотелось искупить свою вину перед Россией и не только самому перейти (это можно было бы осуществить давно), но и увести с собой красноармейскую часть, те ее элементы, конечно, наиболее здоровые, которые коммунистами были обмануты и вовлечены в эту братоубийственную войну.
Бывший штабс-капитан Вороновский глянул узко поставленными серыми глазами на Богатырева и, заметив его недоверчивую улыбку, вспыхнул, как девушка, заторопился:
– Естественно, господин Богатырев, что вы можете питать ко мне и к моим словам известное
