За что сражались советские люди. «Русский НЕ должен умереть»

Как видим, речь шла уже не о комиссарах и даже не о партизанах. Речь шла о произвольном уничтожении гражданских лиц; только так можно истолковать положение о «массовых насильственных мерах». Никогда еще германская армия не занималась ничем подобным.

О том, как указ «О военном судопроизводстве» истолковывался в войсках, после войны показал захваченный в плен председатель военного трибунала 267-й пехотной дивизии гауптман Юлиус Райхоф – то есть человек, который по долгу службы в юридических тонкостях прекрасно разбирался.

«За действия, чинимые немецкими солдатами над советскими гражданами, солдат не разрешалось, по приказу Гитлера, предавать суду военного трибунала, – разъяснял Райхоф. – Солдата мог наказать только командир его части, если он сочтет это необходимым. По тому же приказу Гитлера офицер имел более широкие права… Он мог истреблять русское население по своему усмотрению… Командиру было предоставлено полное право применять к мирному населению карательные меры борьбы, как то: полностью сжигать деревни, отбирать у населения продовольствие и скот, по своему усмотрению угонять советских граждан на работы в Германию. Приказ Гитлера был доведен до сведения рядового состава немецкой армии за день до нападения Германии на Советский Союз». [140]

Еще короче о смысле указа выразился германский историк Вольфрам Ветте: «Каждый участник Восточного похода вермахта знал, что ему все позволено и он не предстанет перед военным трибуналом».[141]

Подписать подобный документ было равнозначно совершению военного преступления.

Командующий ОКХ подписал обе преступные директивы без колебаний.

– … Подготовка к операции «Барбаросса» развивается планомерно и никаких непреодолимых трудностей не встречает. Улучшилось положение с автотранспортом. Штабы высших соединений сухопутных войск уже получили в свое распоряжение авиаэскадрильи. Эскадрильи войсковой авиации имеют в среднем по семь самолетов; кроме того, в резерве – до 120 самолетов «хейнкель». Эскадрильи дальней разведки насчитывают по девять самолетов Me-111. Комплектование закончено. Осуществляется подтягивание самолетов в районы дислокации штабов. Таким образом, – генерал Гальдер удовлетворенно улыбнулся, – все идет по плану.

Из окна кабинета командующего сухопутными силами фон Браухича открывался великолепный пейзаж на министерский сад. В приоткрытое по случаю майской жары окно врывались запахи весны; комплекс зданий военного командования на Тирпецуфер утопал в зелени.

– Теперь о том, что касается особых директив. Я разговаривал с Кестрингом, нашим московским военным атташе. Он категорически не согласен с мыслью о том, что большевистская Россия – колосс на глиняных ногах. Он даже подал мне специальную докладную записку, в которой… – Гальдер прищурился, вглядываясь в четкие строчки документа, – пишет следующее. «Точно так же, как во время войны с Финляндией, в случае какой-либо другой войны Советское правительство может положиться на выполнение долга и на готовность советских войск пожертвовать собой, при этом оно может рассчитывать также и на всю молодежь страны».[142] Как вы знаете, Кестринг – человек умный и непредвзятый, он всегда снабжал нас достоверной информацией.[143] Исходя из этого, мы получаем дополнительное основание для издания особых директив в соответствии с мартовскими указаниями фюрера. Вот проекты… – начальник генерального штаба ловко достал из папки несколько скрепленных листочков бумаги, – проекты приказа «О комиссарах» и указа «О ведении военного судопроизводства и особых действиях войск». Предлагаю направить их для утверждения в ОКВ.

Фельдмаршал Вальтер фон Браухич утвердил приказ «О комиссарах» и указ «О военном судопроизводстве». Эти директивы стали смертным приговором для сотен тысяч невинных людей.

Фельдмаршал фон Браухич бегло просмотрел переданные ему документы. В глаза бросились положения указа о комиссарах. «О ведении военного судопроизводства»:

«… За действия против вражеских гражданских лиц, совершенных военнослужащими вермахта и вольнонаемными, не будет обязательного преследования, даже если деяние является военным преступлением…»

Фельдмаршал подчеркнул фразу «даже если деяние является военным преступлением» и задумчиво посмотрел на Гальдера. Меры, предусматривавшиеся в приказе, были революционными: до сих пор уничтожение политических противников возлагалось на СД, а никак не на вермахт. Сам фон Браухич не имел ничего против уничтожения каких-то там русских, однако никак не ожидал, что маниакально помешанный на солдатской чести Гальдер когда-либо согласится с концепцией идеологической войны. Однако ж…

Главком продолжил чтение. Он подчеркнул выражение «массовые насильственные меры» и снова посмотрел на Гальдера. Генерал стоял прямо, словно памятник прусскому офицерству.

– У меня нет принципиальных возражений, – сказал наконец главком. – Единственное пожелание – это чтобы, во-первых, на директивах стоял гриф «совершенно секретно» и, во-вторых, расстрелы большевиков проводились бы незаметно и вне пределов боевых действий. Отметьте это в сопроводительной записке для ОКВ.[144]

…Когда за начальником генштаба закрылась дверь, фельдмаршал подошел к окну и стал любоваться расцветшим министерским садом.

Приказав засекретить документы, фельдмаршал фон Браухич наглядно продемонстрировал, что понимал преступность своих действий. В отличие от многих германских генералов он понес за это наказание. После войны англичане и американцы под благовидными предлогами спасли от заслуженной кары многих немецких военачальников; их опыт войны против СССР показался нашим союзникам весьма полезным. Бывший командующий сухопутными войсками Вальтер фон Браухич попал в плен к англичанам; весьма возможно, что его, как прочих, освободили бы. Однако божий суд оказался быстрее и справедливее человеческого: в тюрьме фон Браухич ослеп и, несмотря на усилия врачей, умер

Весной сорок первого до этого было еще очень далеко. Получив одобренные фон Браухичем приказ «О комиссарах» и указ «О ведении военного судопроизводства», начальник верховного командования вермахта фельдмаршал Кейтель подписал их 12 и 13 мая соответственно; директивы сразу направили в сосредотачивающиеся на восточных границах рейха войска.

Фельдмаршал Вильгельм Кейтель. Его подпись стояла под всеми «преступными директивами».

…После того как военное командование утвердило ключевые «преступные директивы», ему уже невозможно строить из себя воплощенную невинность. Все заинтересованные лица понимали, что к чему. В имперской столице немедленно было созвано совещание руководства РСХА. На этом совещании давались завершающие указания о принципах действия на оккупированной территории СССР. «Здесь я в первый раз услышал это кодовое название подготовки войны против Советского Союза, – вспоминал начальник отдела IV В 4 Адольф Эйхман. – Были оглашены заранее разработанные планы, вся организация дела, и там значились оперативные группы „Восток“ со своими оперативными отрядами. Оперативные группы начальника полиции безопасности и СД должны были двигаться вслед за наступающими немецкими войсками, чтобы сразу за фронтом создавать полицейскую власть».[145] Официально задачи айнзатцгрупп были сформулированы следующим образом:

«Задача полиции безопасности и СД заключается в выявлении всех противников империи и борьбе с ними в интересах безопасности армии. Помимо уничтожения активных противников, все остальные элементы, которые в силу своих убеждений либо своего прошлого при благоприятных условиях могут оказаться активными врагами, должны устраняться посредством превентивных мероприятий».[146]

Таким образом айнзатцгруппам был выдан карт-бланш на уничтожение всех, кого только заблагорассудится. И этот карт-бланш должен был быть согласован с руководством вермахта.

Уже через несколько дней после утверждения ОКВ ключевых «преступных директив» к обер- квартирмейстеру сухопутных сил генералу Эдуарду Вагнеру пришел начальник 4-го управления РСХА бригаденфюрер СС Генрих Мюллер. Разговор пошел об использовании полиции безопасности и СД в районе