История веры и религиозных идей. Том 3. От Магомета до Реформации

благодати.

Чтобы избежать искажения своих взглядов, Рюисбрук не поощрял распространения некоторых собственных сочинений, предназначенных исключительно для проповедников, уже причастных Опыту созерцания.[566] И все же, не избежав неверного истолкования своего учения, Рюисбрук был подвергнут критике ректором Парижского университета Жаном Жерсоном. Даже столь горячий сторонник Рюисбрука, как Герхарт Грот, допускал возможность того, что способ изложения Рюисбруком собственных идей может повлечь за собой недоразумения. Действительно, Рюисбрук, подчеркивая необходимость духовной практики, утверждал, что опыт созерцания постигается только в сфере духа, и уточнял, что даже самое продуктивнее созерцание не приводит к 'полному преображению в Бога, полному преодолению своей тварной природы' ('Сверкающий камень' [567]). Однако в результате духовной практики мистик вливается 'в Божественное всеединство', когда его душа 'охвачена Св. Троицей' ('Духовные свадьбы') Но Рюисбрук напоминает, что человек создан Богом по Его подобию, 'словно живое зеркало, в котором Он запечатлел образ своей сущности'. Согласно Рюисбруку, чтобы постичь эту глубокую и таинственную истину, человеку 'необходимо умереть в себе и жить в Боге' (ibid., III, Пролог).

Некоторые духовные наставники старались избегать риска церковных гонений, которому, в конечном итоге, подвергались как мистические теологи, так и просто «энтузиасты» созерцания. К примеру, Герхарт Грот (1340–1384) стал основоположником аскетического движения 'братьев общей жизни', чуравшегося и мистического богословия, и духовного созерцания. Члены братства были привержены devotio moderna, т. е. простодушной, человеколюбивой и веротерпимой религиозности, притом не противоречащей католической ортодоксии. Братья полагали, что размышление о Боговоплощении, явленном в таинстве евхаристии, более душеполезно, чем мистические спекуляции. На рубеже XIV–XV вв. движение 'братьев общей жизни' привлекло множество адептов. Всеобщая глубокая и насущная потребность во внятном религиозном учении объясняет исключительный успех среди верующих 'Подражания Христу' Фомы Кемпийского (1380–1571).

До сих пор не существует единой оценки значения и влиятельности данного пиетистского движения. Некоторые авторы видят в нем один из источников церковных реформ, имевших гуманистический характер, будь они католическими или протестантскими.[568] Охотно признавая, что движение в какой-то мере предвосхитило и стимулировало Реформацию, Стивен Озмент с полным основанием отмечает, что его 'главное достижение — восстановление монашеских традиций накануне Реформации. Популярность devotio moderna свидетельствует о том, что стремление подражать Христу и Апостолам в их аскезе и благочестивой общинной жизни вдохновляло верующих на исходе средних веков не меньше, чем на заре христианства'.[569]

§ 301. Николай Кузанский и закат средневековья

Николай Кребс родился в селении Куза в 1401 г. Учился в интернате 'Братьев общей жизни'. Некоторые авторы полагают, что подобное образование наложило отпечаток на всю духовную жизнь будущего кардинала.[570] Николай рано познакомился с сочинениями Мейстера Экхарта и Псевдо-Дионисия Ареопагита, которые оказали на него глубокое духовное и интеллектуальное влияние. Однако обширные познания (он изучил математику, право, историю, богословие, философию), исключительное своеобразие его метафизики и блестящая церковная карьера делают Николая Кузанского одной из наиболее выдающихся личностей в истории христианства.[571]

Тщетной оказалась бы попытка сжато, и притом полно, изложить его учение. Подчеркнем, в первую очередь, универсальность религиозной метафизики Николая Кузанского, нашедшую выражение уже в его ранних сочинениях 'De Concordantia Catholica' (1433), 'De Docta Ignorantia' (1440), 'De pace fldei' (1453). Он стал первым из богословов, который признал concordantia универсальным свойством, присущим и церковной жизни, и человеческой истории, и мирозданию, и Божественной сущности.[572] Кузанец полагал, что concordantia может осуществиться не только между Папой и Собором, восточной и западной церквями, но также между христианством и другими великими религиями. Прийти к столь смелому заключению Николаю Кузанскому помогло апофатическое богословие Псевдо-Дионисия. Следуя принципу via negativa, он сочинил свой знаменитый трактат об 'ученом незнании'.

Прозрение 'ученого незнания' посетило Николая Кузанского в Средиземном море (ноябрь 1437), на корабле, направлявшемся в Константинополь. Поскольку главное сочинение Кузанца исключительно богато идеями, ограничимся всего несколькими положениями его учения. Теолог утверждает, что человеческое познание (относительное, многосложное и ограниченное) бессильно постичь истину (которая проста и безгранична). Все человеческие знания предположительны, и Бог для человека непознаваем (I, 1–3). Истина (абсолютный maximum) недоступна разуму, не умеющему снять противоречия. Значит, следует превзойти как рациональное мышление, так и воображение, непосредственно прозрев maximum. Но даже возвысившийся над различиями и множественностью и таким образом прозревший истину интеллект не способен выразить ее в рациональных понятиях. Поэтому Кузанец прибегает к символам и, в первую очередь, к геометрическим фигурам (I, I, 12). В Боге бесконечно большое (maximum) совпадает с бесконечно малым (minimum; 1,4), а потенция — с актом.[573] Бог ни единичен, ни троичен; Он есть триединство. В своей беспредельной простоте Бог обымает (complicatio) все предметы, но одновременно и присутствует (explicatio) в них. Иначе говоря, complicatio совпадает с explicatio (II, 3). Стоит нам постичь принцип coincidentia oppositorum, как наше «незнание» становится «ученым». Однако человеческий разум не способен осуществить подобный синтез, поскольку coincidentia oppositorum достигается лишь предположительно и в перспективе вечности.[574]

Николай Кузанский был целиком уверен, что via negativa как путь к снятию противоположностей открывает новые перспективы для христианских богословия и философии, позволяя вести вдумчивый и продуктивный диалог с другими религиями. К сожалению, прозрения и выводы Кузанца не получили развития в западном христианстве. В том же 1453 г., когда он сочинил свой трактат 'De pace fidei', турки захватили Константинополь, и Византийская империя прекратила свое существование. Казалось, что падение 'второго Рима' окончательно перечеркнуло надежду Европы на восстановление ее религиозного и политического единства. Однако несмотря на эту историческую трагедию, в своем трактате 'De pace fidei' Кузанец продолжает призывать к объединению религий. Для него не служат препятствием «особенности» политеизма, иудаизма, христианства, ислама. Следуя via negativa, Кузанец способен видеть не только отличие языческих ритуалов от церковных обрядов, но также их сходство, поскольку политеисты 'почитают единое Божество во многих божественных образах'.[575] Что же касается разницы между чистым иудео-исламским монотеизмом и христианским тринитарным монотеизмом, то Николай Кузанский полагает, что 'в качестве творца Бог одновременно и единичен и троичен, но в качестве бесконечности Он ни единичен, ни троичен, ни есть что-либо, выразимое словами'.[576] Существенное отличие христиан от адептов других религий заключается в том, что для последних бессмертие души — лишь упование, а для тех, кто верит в Распятие и последующее Воскресение Христа, — данность.

Яркое и новаторское сочинение Николая Кузанского было почти полностью забыто. Как свидетельствует Я. Пеликан, трактат был вновь открыт только в XVIII в. Лессингом. Показательно, что универсалистские воззрения Кузанца нашли отражение в драме Лессинга 'Натан Мудрый'. Однако не менее показательно, что сочинение 'De расе fidei' до сих пор не привлекло внимания современных экуменистов