— А что, к вам и дети ходят?
Он не ответил. Ясно — глупый вопрос. Около кафе — два игральных автомата, а пятак — это ж шанс сунуть его в щель и ждать: вдруг хозяин «игрушек» оказался лохом и сейчас на тебя упадут десять тысяч?!
— Экскурсия — по цене детских билетов, но с оплатой экскурсовода, пятьдесят рублей, — продолжал он, как-то странно меня разглядывая, непонятными глазами. — Если желаете сфотографироваться с экспонатами — снимки «поляроидом», десять рублей штука.
— Да нет, спасибо, — ответил я. — Уж сам как-нибудь…
— Проходите, — он посторонился…
…Внутри флигель оказался не маленьким — шесть комнат! Как объяснил мне единственный, судя по всему, обитатель музея — четыре комнаты уже сейчас заняты экспозициями, а ещё в двух неразбериха и бардак, потому что музей недавно переехал. Я хотел спросить — откуда, но вспомнил гордую церковь и сразу сообразил. Конечно, духовность народа сильно поднялась от того, что экспонаты — молчаливых свидетелей прошлого — свалили в комнаты флигеля, а здание «вернули законным хозяевам». Судя по количеству и весу нательных крестов на жирных грудях и над голыми пупками, у нас в самом деле расцвет нравственности… Очевидно, что-то такое отразилось на моём лице, потому что парень, отрывавший мне билет (я обратил внимание, что использованных там совсем мало), сказал вдруг:
— Мы потихоньку разгребаемся — дядя Лёша и я. Но рук не хватает…
— Дядя Лёша — это смотритель? — уточнил я. Парень кивнул: — А у тебя что, такая школьная практика?
— Нет, — он снова замкнулся. — Мне просто нравится… Проходите, — и он впереди меня ушёл в те комнаты, где надо было «разгребаться».
А я побрёл по комнатам.
В двух оказалась очень неплохая выставка фауны и флоры, сделавшая бы честь и областному музею — если не размерами, то подбором, расположением и ухоженностью экспонатов. В одной — самой большой — были представлены экспонаты на тему «Наш край с древнейших времён по годы Великой Отечественной Войны». Тут я подзадержался, думая, что с удовольствием лично вышвырнул из соседнего здания весь мишурный новодел, чтобы поместить там предметы, лежащие в горках и витринах, куда более древние и даже просто намного более ценные в чисто материальном выражении.
Очевидно, современность и ещё что-то должны были быть представлены в последних двух залах, ещё не оформленных — ну в четвёртый занимала война.
Грешен — не люблю бывать в таких залах. Они везде одинаковы. Медали и ордена, германские каски и противогазы, корпуса гранат, документы, листовки… Правда, через эти места война прошла здорово, экспозиция была побогаче, но не выходила за пределы указанной темы. Я всё-таки побродил туда-сюда, привычно определяя предметы. Постоял перед витриной с холодным оружием. По соседству находилась другая —
«ПАРТИЗАНСКОЕ ДВИЖЕНИЕ В НАШЕМ КРАЕ В ПЕРИОД ОККУПАЦИИ»
Я перешёл к ней, подумывая, что стоит всё-таки сделать по соседству с десяток снимков и оставить еще рублей пятьсот музею, как дар. Не замылил бы этот отрок только — ну ничего, заставлю при себе оформить бумагу.
В правом нижнем углу витрины лежала жестяная коробка из-под печенья — старая, по возрасту ей самое место по соседству, а не здесь. Она была вскрыта, даже распорота скорее. А рядом лежали четыре пионерских галстука — неожиданно яркие сатиновые треугольники, расположенные веером, потёртые, подштопанные, разлохмаченные. Отпечатанная на компьютере (!) табличка гласила:
Я перечитал фамилии. Шалыгины… Похоже, кому-то из потомков повезло найти галстук предка. Интересно, сколько содрал за находку… И тут я обратил внимание на одну интересную в своей странности вещь — четвертый галстук, лежавший под всеми остальными. Он был такой же, как остальные — потёртый и поношенный. Но — зелёный. Это не сразу замечалось — освещение было скверным, галстук лежал, как уже было сказано, под остальными.
И всё-таки он был зелёный, как листва на дереве.
Я пошёл искать того парня.
Он разбирал завал в комнате по соседству и воззрился на меня с некоторым нетерпением. Я кашлянул, кивнул в сторону двери и спросил:
— Не можешь кое-что объяснить? Я… э… заплачу, как за экскурсию.
— Пойдёмте, — он поднялся легко и быстро. А пока он сидел, я заметил под самой задравшейся левой штаниной шортов, на внешней стороне бедра, белёсое пятно с двухрублёвую монету размером. Ожог, что ли? Или… да нет, откуда… — Что вас интересует?
— Это, — я первым прошёл к витрине. — Я сам носил такой несколько лет. И точно знаю, что в годы Великой Отечественной галстуки были красными.
Мальчишка, рассматривавший галстук в витрине, быстро поднял на меня глаза и так же быстро опустил.
— Что нашли, то и выставили.
— Я понимаю, — терпеливо сказал я. — Но это странно. Ты уверен, что это не подлог?
— Зачем? — удивился он, пожимая плечами. — Не сенсация, славы на этом не сделаешь.
— Ну, верно, — согласился я. — Может быть, ошибка?
— Нет, — он снова мельком посмотрел на меня. Помедлил. — Я сам нашёл эти галстуки.
— О! — оценил я. — Погоди… Тут написано — галстук Бори Шалыгина… И ты — Б.Ю. Шалыгин… Это твой дед, прадед?
Он в третий раз поднял глаза и уже не опустил их, внимательно и пристально разглядывая меня. Потом вдруг спросил:
— Вы кто?
— Я? — вопрос и его тон меня ошарашили. — Ну… Был военным, три года уже работаю учителем…
— А вы здешний? — продолжал он допрос.
— Нет, я тут проездом… Это имеет значение?
— Не знаю, — он пожал плечами. — Просто вы первый, кто на это обратил внимание… Большинству всё равно, а дядя Лёша считает, что это какая-то ошибка.
— А что это? — почти требовательно сказал я. Глаза парня стали сердитыми.
— Зачем вам это? — спросил он.
— Хотя бы затем, что я заплачу за экскурсию, и ты должен удовлетворять моё любопытство.
Он опустил глаза. Усмехнулся. Повёл плечами. Посмотрел в окно.
— Ну хорошо, пойдёмте… Только… хотя ладно, всё равно.
Как загипнотизированный, я прошёл за ним в маленькую комнатку офисного типа — через незаметную дверцу из коридорчика, где стоял стол, у которого я покупал билеты. Там стоял компьютер, ещё что-то; на вешалке болтался планшет из рыжей кожи, вопиюще несовременный. Борис полез в него, достал бумажник и, открыв его, вытащил чёткую чёрно-белую фотографию, относительно новую, хотя и потёртую по краям. Молча протянул мне.
Я её удивлённо взял. На фоне большого стога были сняты четверо подростков военного времени — что это настоящий снимок, сомнений не было, не подделать сейчас ни позы, ни выражение лиц, ни качество снимка, как ни старайся. Скуластый курносый паренёк в солдатской форме, сидя на земле, расстелил на колене портянку и, что-то вытряхивая из сапога, смотрел на одетую в шаровары и рубашку девчонку, перебросившую на грудь косу; девчонка смеялась. К стогу привалился худощавый мальчишка в кепке, кожаной куртке и потрёпанных брюках — он смотрел в небо и грыз соломинку. Сбоку на корточках
