синие глаза и светлая кожа. Персик Джорджии – так, бывало, моя тетушка называла подобную кожу. А в сочетании с темными волосами это было… поразительно. Иногда он приводил ее в кафе. Один из моих официантов чуть голову из-за нее не потерял, а она, когда поняла это, начала с ним флиртовать. Она не была леди, поэтому вела себя довольно свободно. Даже в свои выходные бедный парень торчал поблизости, только чтобы увидеть, как они с Морганом сидят в баре, все надеялся, что она удостоит его хоть несколькими словами. А если он начинал терять интерес, она подходила, что-то шептала ему, потом возвращалась к Моргану, передавала тому то, что сказала официанту, и они вместе смеялись: влюбленность несчастного молодого человека была для них поводом для шуток. Такой уж была эта женщина.
– Но вы сказали, что Морган завязал.
– Он – да. Не знаю, пила она больше или меньше его, но пила много. Не знаю, что он думал по поводу ее пьянства, но терпел. Они сиживали здесь либо вдвоем, либо в компании, которую иногда собирали. А потом уединялись наверху.
В интонации Фрэнка Хейли уловила не столько осуждение, сколько зависть, и это ее удивило. Для человека средних лет, вроде Берлина, надменного скуластого Нормана с глубоко посаженными черными глазами должно было бы быть вполне достаточно.
– А как умерла эта женщина? – спросила Хейли.
– Морган убил ее за две недели до того, как покончил с собой.
– Что?!
Берлин покачал головой:
– Я никогда этого не понимал или, возможно, понимал, но не хотел принять. Он был от нее без ума, а такая любовь делает людей опасными. Вероятно, этого оказалось достаточно. – Он помолчал, доставая сигарету из старинного портсигара, который всегда носил с собой. Когда он прикуривал, его руки дрожали и пламя зажигалки плясало. Сделав глубокую затяжку, Берлин продолжил: – Она умерла в его комнате. Полиция сообщила, что на ее теле было четырнадцать ножевых ран. Я никакого шума за стеной не слышал, а вот тетушка, похоже, что-то уловила, потому что я нашел ее без сознания в холле перед дверью Моргана. Она умерла три дня спустя, не приходя в сознание.
Кажется, я позвал тогда на помощь, потом распахнул дверь комнаты Моргана. Он сидел с безучастным видом, а его подруга лежала рядом вся в крови. Я не смог заставить себя войти, побежал к себе и вызвал полицию.
– Моргана обвинили в убийстве?
– Нет, но, полагаю, рано или поздно это произошло бы. Когда приехала полиция, он был не то пьян, не то накачан наркотиками. Таким я его еще никогда не видел. Но орудие убийства не нашли. Установили, что Линна умерла меньше часа назад. Для Моргана это был конец. После той ночи я ни разу не видел его трезвым. Часто, лежа в постели, я слышал, как он воет за стеной: «Линна… Линна… Линна…» Когда он покончил с собой, я подумал, что смерть для него – освобождение.
– Он оставил записку? – поинтересовалась Хейли.
– Да, но о самоубийстве в ней, в сущности, ничего не было сказано. «Я любил ее. Я всегда буду ее любить. Простите» – вот, кажется, и все.
– В этом нет никакого смысла.
– Как и в самоубийстве. – Берлин помолчал, глядя на поднимающуюся к потолку струйку дыма. – Она объявила ему, что уходит от него, – продолжил он, решительным кивком головы давая понять, что нет оснований в этом сомневаться. – В этом случае убийство приобретает смысл, не так ли? А потом Морган покончил с собой, не вынеся чувства вины. В этом тоже есть резон.
Фрэнк Берлин был совершенно прав. Как бы печально и трагично все это ни было, в логике ему не откажешь.
– А ваша тетушка так ничего и не сказала? – спросила Хейли. – Ну хоть в бреду, неразборчиво?
– Нет. – Берлин низко наклонил голову, и Хейли показалось, что ему хочется закрыть лицо руками и разрыдаться, словно трагедия произошла вчера. – Когда я ее нашел, бедная старая дева лежала на полу. Палка валялась впереди. Для нее это оказалось слишком сильным потрясением.
– Создавалось впечатление, что она, перед тем как упасть, размахивала палкой? Может, ваша тетя хотела кого-то ударить или защититься от кого-нибудь?
– Но если там был убийца, почему он не прикончил и тетушку? Нет, это скорее всего сделал Морган. Когда он висел в петле, нож, послуживший орудием убийства, лежал под ним – полагаю, Джо достал его из тайника.
– Ну а как понимать послание на стене? – Голос Хейли зазвенел. Ей хотелось, чтобы это послание исходило от Моргана и Линны, чтобы в нем содержался хоть какой-то намек на то, что Линну убил кто-то другой.
– До вас в комнате жило несколько постояльцев. Может, один из них решил сыграть дурную шутку? – В голосе Берлина явно слышалась надежда, и Хейли постаралась воспринять его слова с тем же чувством.
– Фрэнк, ее убили… Линну убили в моей кровати? – с запинкой спросила она.
– Да. Но матрас полиция унесла.
Хейли не поняла и нахмурилась. Берлин пояснил:
– Когда они привели Моргана в чувство и тот увидел, что натворил, он обмочил матрас. Наверное, полиция хотела провести анализ мочи. Не знаю, что они там нашли и нашли ли вообще.
– Значит, она умерла на моей кровати, но не на моем матрасе? Вы полагаете, я могу быть спокойна?
Берлин захихикал. Хейли никогда не видела такого толстого человека хихикающим, его смех оказался заразительным и заставлял забыть об ужасе рассказанной им истории.
– В любом случае мне пришлось бы купить новый, – сказал он.
Хейли смеялась вместе с ним и чувствовала себя теперь лучше.
– Хотите еще чаю? – спросил он.
Она приняла предложение, подумав при этом, что даже ром не поможет ей сегодня заснуть.
Всю ночь Хейли просидела на кровати – на новом матрасе, напоминала она себе, – глядя на рисунок и подпись на стене. Они были огромными. Завораживающими.
Хейли было известно, что они означают, еще до того, как она спросила об этом Фрэнка. В тот день, когда покупала свой амулет, она долго беседовала с вудуистской жрицей. Если Линна отправляла культ вуду, она верила, что ее дух останется с любимым и защитит его или отомстит за ее смерть.
– Он был виновен, Линна? – шепотом спросила Хейли. – Или нуждался в защите от кого-то другого?
Закрыв глаза, она представила себе ту ночь, когда был сделан рисунок, вообразила, как Джо и Линна отдирают обои и женщина длинными решительными мазками рисует картину. Потом они приклеивают обои на место, пряча свой оберег. Линна… Какое красивое имя – нежное, женственное, вовсе не похожее на ее собственное, Хейли. Ей дали это имя потому, что отец хотел, чтобы она была похожа на него – упрямого, практичного, жесткого. В молодости Хейли мечтала о таком имени, как Линна.
Линна… Хейли представила ее себе, в кружевах цвета персика, с камеей на ленточке, повязанной вокруг шеи, с волосами, черным облаком рассыпавшимися по роскошным плечам.
И впервые в жизни, заснув, Хейли видела сон глазами мужчины…
Глава 3
…Один день неотвратимо перетекает в другой, заполненный все той же гнусной работой. За годы службы в полиции он привык совать нос в чужие дела, но считал несправедливым выносить темные людские секреты на всеобщее обозрение. Он уже давно склонялся к выводу, что каждый имеет право на собственные грехи. Теперь он был в этом совершенно уверен. Его собственный порок был так же неистребим, как и запретные привычки других.
Выпив еще стаканчик и достигнув нужной степени опьянения, он сидит в уютном маленьком патио позади таверны, прислушиваясь к смягченному расстоянием и душным ночным воздухом звону медных ударных инструментов оркестра, играющего внутри.
Недавно прошел дождь. Столы и стулья вокруг мокрые. Капли продолжают падать с листьев деревьев над его головой, попадая ему на волосы и в стакан с пивом. Брюки от сидения на мокром стуле стали
