один из миллиона, и эта возможность гнала его, заставляя действовать.
Он завернул за угол, на тот квартал, где стоял дом Этель, зорко глядя по сторонам, всей душой желая быть не замеченным кем-нибудь из соседей Этель. По мере того, как он приближался к цели, надежда уступала место отчаянию. Ему не удастся вытащить конверт, не разорвав письмо; кроме того, ему нужен ключ, чтобы попасть в холл, где висят ящики. Вчера вечером та противная девчонка открыла ему, но сегодня придется звонить суперинтенданту, а на глазах у того, естественно, ничего не сделаешь.
Он уже был перед особняком. Вход в квартиру Этель слева, не более дюжины шагов от главного входа. Пока он так стоял, размышляя, что предпринять, открылось окно на четвертом этаже, оттуда высунулась женщина, позади которой он мог разглядеть лицо той вчерашней девчонки.
«Ее нет уже с неделю, — резкий голос обращался к нему. — И вообще, послушайте, я уж собиралась звонить в полицию в прошлый четверг, когда услышала, как вы орали на нее».
Симус предпочел поскорее убраться прочь. Ноги сами несли его по Вест-Енд Авеню, он едва дышал и ничего не видел перед собой. Он ощутил себя в безопасности, лишь когда забежал в свою квартиру и запер дверь. Тут только он почувствовал, как сильно бъется его сердце. Услышав шаги в коридоре, ведущем в спальню, он растерялся — значит, Рут уже дома. Симус поспешно вытер лицо, стараясь взять себя в руки.
Рут не заметила возбужденного состояния мужа. Она держала в руках его коричневый костюм. «Я собиралась сдать его в чистку, — объявила она. — Будь добр, объясни мне, откуда у тебя стодолларовая бумажка в кармане?»
После ухода Нив Джек Кэмпбелл просидел в своем офисе еще часа два. Перед ним лежала рукопись, отправленная ему одним из агентов журнала и сопровожденная запиской, что на нее следует обратить внимание. Джек предпринимал поистине героические усилия, чтобы заставить себя вдуматься в смысл рассказа, но в конце концов, ужасно раздраженный, отложил его в сторону. Он был зол на самого себя. Невозможно пытаться дать оценку чьей-то работе, если твой мозг полностью занят другими мыслями.
Нив Керни. Интересно, что шесть лет назад он сожалел, что не осмелился спросить ее номер телефона. Он даже искал ее в телефонной книге Манхэттена, когда приехал в Нью-Йорк спустя несколько месяцев после их знакомства в самолете. В справочнике было несколько страниц различных Керни, но ни одной Нив. Позже он вспомнил, что она говорила что-то о магазине, и он искал ее по этому ориентиру. Безуспешно.
Тогда он запретил себе думать о ней, но — он сам не мог понять, почему — это было трудно сделать. Он знал лишь, что она живет с каким-то мужчиной. На коктейле в тот вечер он сразу узнал ее, хотя это уже не была та девчонка в лыжном свитере. Он увидел красивую, модно одетую молодую женщину. Но угольно- черные волосы, матово-белая кожа, огромные глаза и крохотные точечки веснушек на переносице — все это оставалось прежним.
Сейчас Джек поймал себя на том, что думает постоянно, действительно ли Нив так озабочена, или же...
В шесть часов его помощница просунула в дверь голову. «Я ухожу, — объявила она. — Должна тебя предупредить, что никто не будет здесь сидеть допоздна».
Джек отложил так и не прочтенную рукопись и поднялся. «Я иду, — сказал он. — Только один вопрос: что ты можешь сказать о Нив Керни?»
По пути домой он обдумывал то, что услышал в ответ. Магазин Нив Керни стал ужасно популярным. Свои лучшие наряды Джинни покупала там. Сама Нив пользуется симпатией и уважением. Несколько месяцев назад она стала причиной разного рода разговоров, когда фактически объявила войну дизайнеру, использовавшему в своих швейных мастерских детский труд.
Он спросил также и об Этель Ламбстон. Глаза Джинни стали круглыми: «Лучше не спрашивай».
Джек провозился дома достаточно долго, чтобы убедиться, что не имеет ни малейшего желания готовить себе самому обед. Вместо этого он решил поесть «У Николя», который находился на 84-улице между Лексингтон и 3-улицей.
Как всегда, в ожидании столиков образовалась очередь, но не успел он пропустить в баре стаканчик, как почувствовал, что кто-то тронул его за плечо. Лу, его любимая официантка, позвала Джека: «Мистер Кэмпбелл, я для вас накрыла столик». Джек расслабился, сидя над бутылкой Вальполиселлы, салатом из листьев эндива и угрем с маринованными фруктами. Вместе с двойным эспрессо он попросил подать и счет.
Выйдя, он усмехнулся про себя: ведь он весь вечер знал, что пройдет по Мэдисон Авеню именно для того, чтобы взглянуть на магазин Нив Керни. Спустя несколько минут он уже стоял, изучая элегантно оформленные витрины и ежась от пронизывающего ветра, который напомнил ему, что сейчас все же лишь начало весны и что апрельская погода может быть очень переменчивой. То, что он увидел, ему понравилось. Очень женственные, нежных расцветок платья в ансамбле с такого же цвета зонтиками. Позы манекенов уверенные, слегка надменные. Почему-то он был убежден, что Нив не случайно сделала акцент на этом сочетании силы и нежности.
Рассматривая витрину, он постепенно начинал припоминать, что именно говорила ему Этель, и что он непременно должен рассказать Нив. «Сплетни, пересуды — да, это стабильное явление в мире моды, и в моей статье все это есть, — Этель говорила в своей обычной манере, торопясь и задыхаясь. — Но я могу предложить нечто гораздо большее — бомбу! Динамит!»
Он тогда опаздывал на встречу и не дал ей договорить: «Пришлите мне приблизительный план».
Но от Этель не так-то легко было отделаться: «Так во что же может быть оценен грандиозный скандал?»
Не слишком серъезно Джек ответил: «Если это будет достаточно сенсационно, с полмиллиона».
Джек стоял и смотрел на манекены, держащие в руках легкие зонтики. Он мог разглядеть надпись с названием магазина, выведенную по краям зонтов. Завтра же он должен позвонить Нив и рассказать ей про то, что говорила Этель.
Он возвращался по Мэдисон Авеню, желая избавиться от смутного, едва осознанного беспокойства в душе. «Я ищу предлог, — думал он. — Почему я не могу просто пригласить ее куда-нибудь?»
В этот момент он совершенно четко осознал причину своего смятения. И, если бы ему кто-то сказал, что Нив сейчас не одна, он просто не захотел бы об этом слышать.
Для Китти Конвей четверг был очень насыщенным днем. С девяти утра до полудня она развозила стариков на приемы к врачам. Потом она работала, на волонтерских началах, разумеется, в небольшом магазинчике при Гарден-Стэйт Музее. Все это позволяло ей чувствовать себя не совсем бесполезной.
Еще в колледже она брала курс антропологии, желая стать второй Маргарет Мид. Потом она встретила Майкла. Сейчас, помогая юноше найти копию египетского ожерелья, ей пришло в голову, что неплохо было бы летом записаться в какую-нибудь антропологическую экспедицию. Такая мысль показалась ей очень заманчивой.
Подъезжая к своему дому апрельским вечером, Китти подумала, что становится неприятной самой себе. Пора было бы уже найти себе серъезное занятие. Она свернула с Линкольн Авеню и улыбнулась, увидев свой дом, возвышающийся на повороте Гранд-вью Серкл — весьма впечатляющее строение в колониальном стиле с черными ставнями на окнах.
Дома она прошлась по комнатам нижнего этажа, включая везде свет, потом зажгла газовый камин в гостиной. Когда был жив Майкл, он здорово умел разводить огонь, мастерски укладывая растопку и поленья так, что пламя горело долго и равномерно, и аромат древесины наполнял комнату. Как ни старалась Китти, у нее так не получалось, и, мысленно попросив прощения у Майкла, она установила газовую горелку.
Она поднялась в спальню, которую обставила в абрикосовых и светло-зеленых тонах, подражая сочетанию, увиденному на гобелене в музее. Стащив с себя серый шерстяной костюм, она уже предвкушала, как залезет после душа в удобную пижаму и халат, но тут же оборвала себя, решив, что это дурная привычка, ведь еще только шесть часов.
Вместо этого она вытащила из шкафа синий спортивный костюм и кроссовки. «Сейчас как раз самое время сделать пробежку», — сказала она себе.
У Китти был разработан постоянный маршрут — от Гранд-вью до Линкольн Авеню, одна миля в сторону
