– Теперь ты знаешь, почему я должна сыграть эту роль в «Саге», Сол. Я когда-то поклялась, что никогда не буду сниматься на телевидении, поклялась на могиле матери, но время уходит, и моим единственным богатством остаются лицо, тело и слава.
– Ты до сих пор красива, дорогая, красива, – взволнованно дышал Сол.
– У меня в банке ровно двести пятьдесят тысяч, которых, если экономить, хватит мне на год. У меня есть дом в горах…
– Это потянет на пару миллионов, – сказал Сол.
– Может быть, на один, не больше. У меня есть меха, роскошные украшения, если я все это продам, может, протяну еще годик. А что потом? Потом что, Сол? Что потом делать Эмералд Барримор?
– Выходи за меня замуж опять, любимая.
– Нет, не могу. Мне жаль, но я не люблю тебя, дорогой. Ты прелесть, забавный, мягкий, но я должна чувствовать страсть. Мне всегда это было нужно, и я не умею притворяться. Ты знаешь об этом.
Они с грустью посмотрели друг на друга.
– Теперь ты знаешь, почему мне необходима эта роль, Сол, – сказала она, сжимая его руку. – Сорок лет я была актрисой. Я не умею больше ничего в жизни. Я хочу эту роль, я хочу быть принятой на равных в этом городе. Хочу денег, славы, опять хочу видеть себя на обложках журналов, Сол. Если этого не будет, меня можно отправлять на свалку. Я слишком устала. И слишком стара…
– Нет, дорогая, нет.
Она остановила его.
– Я слишком хорошо знаю Голливуд. Для публики я все еще звезда, но все, кто крутится в мире кино – любой чертов продюсер, агент – все они знают, что я уже «бывшая», Сол. Но, черт возьми, этого не будет! Я сыграю Миранду, чего бы мне это ни стоило. Я вновь буду настоящей, живой звездой! На другое я не согласна.
Сол грустно кивнул. Все, что она говорила, действительно было правдой.
– Давай уйдем отсюда, малыш, – тихо сказал он.
15
Ничего не изменилось в Лас-Вегасе, подумала Хлоя, разглядывая поднимавшихся с ней в лифте в казино пассажиров. Толстухи, обтянувшие свои круглые зады узкими шортами, сморщенные старухи с волосами, сожженными бесконечным перманентом и напоминавшими серую вату; проститутки и бизнесмены. Хлою всегда поражала чрезмерная упитанность обитателей лас-вегасских отелей. Может, они слишком увлекаются молочными коктейлями, пышками и закусками? Конечно, самыми толстыми оказывались именно те, кто запивал все эти лакомства диет-содой. Какая-то женщина, чавкающая мороженым, наступила Хлое на ногу; Хлоя невольно поморщилась.
Ее номер в отеле «Лас-Вегас Эмпайр» был роскошным, хотя выполненные под шелк узорчатые драпировки на стенах и окнах были полностью синтетическими, так что на ощупь напоминали картон, а «бархатная» софа была жесткой, как камень. Черная под мрамор ванна с блестящими желтыми кранами была достаточно широкой, чтобы в ней могли уместиться двое, и на одном ее конце даже была прикреплена черная пластиковая подушка. Хлоя сидела на широкой, покрытой красным бархатным покрывалом постели, устремив взгляд на свое одинокое отражение в зеркальном потолке. Она вспоминала их с Джошем последний концерт в «Эмпайр», вспоминала, как они жили в этом же номере, делили сверкающую черную ванну, эту постель, смотрели на себя в это же зеркало…
Джош всегда любил наблюдать в зеркале, как сливаются их тела, как обвивают его ноги Хлои. Больше всего его возбуждала их близость именно в Лас-Вегасе, он занимался с ней любовью по три-четыре раза в день и, глядя на отражение их тел в зеркале, еще больше воспламенялся. Вздохнув, Хлоя сняла замшевые туфли от Де Фабрицио.
Прекрати думать о Джоше, приказала она себе. Прекрати вспоминать о том, что было. Возьми себя в руки, девочка, у тебя впереди концерт.
В обшарпанном номере мотеля на окраине Лас-Вегаса Кэлвин развязал свою холщовую сумку и проверил содержимое. Нож на месте. В тусклом голубоватом металле лезвия отражались такие же тусклые голубоватые глаза Кэлвина, которые отрешенно смотрели в высокое синее небо Невады. Но эти глаза не замечали песчаных просторов, уныло тянувшихся до горизонта, с разбросанными кое-где чахлыми пальмами и волосатыми кустарниками. Взгляд Кэлвина был прикован к огромной афише:
Кэлвин медленно снял трубку и набрал номер 732-8800. Он заказал столик на завтрашний вечер на имя Джона Райана. Пора было заняться этой Хлоей.
В тот же вечер в своей гримерной Хлоя дрожащими руками накладывала макияж, пока парикмахер закрепляла в ее темных волосах белые блестящие цветы, мысли о Джоше продолжали мучить ее. Из зрительного зала доносились шумные возгласы – публика приветствовала Шекки Грина, открывавшего программу.
Хлоя вспомнила, как четыре года назад, в этой же гримерной, она умоляла Джоша отказаться от наркотиков, которые губили не только его карьеру, но и их брак. Усиленными дозами лекарств и наркотиков Джош уже не восстанавливал силы, как утверждал, а попросту издевался над своим организмом. Обычно он вставал в четыре-пять часов дня и тут же проводил витаминную атаку, чтобы восстановить голос. Витамины ему подбирал местный знахарь. Затем он принимал три таблетки допинга, большую дозу кокаина и запивал все это кока-колой. Пару часов он проводил за рулеткой, если Хлоя занималась массажем или маникюром. Если же она была рядом, Джошу был необходим секс. Несмотря на пристрастие к наркотикам,
