— Неужели ты не счастлив со мной, милый? Разве я не радую тебя больше? — Не успел Джино остановить ее, как она выпрыгнула из постели, сбросила с себя ночную сорочку, раскинула в стороны руки и хорошо поставленным голосом кинозвезды воскликнула:
— Ну приди же ко мне, трахни меня, милый, это сделает тебя счастливым!
Скорее Джино согласился бы трахнуть уличную кошку. Лечь с ней в постель? Ему хватало одного запаха.
Когда Джино уехал, в дом явился Коста и заявил Марабелле, чтобы она убиралась. К услышанному та отнеслась довольно спокойно, глаза ее так и не оторвались от мерцающего телеэкрана.
Вечером того же дня она изрезала себе запястья лезвием, а наутро ее, обнаженную и всю в крови, обнаружила в ванной комнате прислуга и тут же связалась с Костой. Коста примчался немедленно и успел предпринять шаги, чтобы вся эта история не попала в газеты.
В ярости от того, что его загнали в ловушку, Джино вылетел в Лос-Анджелес.
Марабелла вела себя, как раскаявшаяся грешница.
— Прости меня, — всхлипывая проговорила она. — Я постараюсь исправиться, честное слово. Когда мы поженимся, все будет совсем иначе.
— Должно быть, я старею, если мне в голову пришла мысль жениться на ней, — признался Джино Косте.
— Ты? Стареешь? Никогда, дружище!
— Мне почти шестьдесят. Весной жизни это никак не назовешь.
Коста хлопнул его по плечу.
— Я тоже не мальчик, Джино. Разница между нами заключается в том, что я моложе тебя, но выгляжу старше!
— Ты живешь нормальной порядочной жизнью, в этом все дело. Я готов поклясться, что ты ни разу не посмотрел даже на другую женщину. Вы с Дженнифер так и остались детьми.
Глаза Джино затуманились, и без всяких слов Коста понял, что сейчас он вспоминает Марию. Да, все могло быть совершенно иначе.
— Как там Лаки? — быстро спросил он. — Часто пишет?
— Нет. Она какая-то странная. Даже на Рождество не осталась. Пробыла всего два дня и укатила к своей подруге.
— С Марабеллой в доме…
— Господи! Когда я наконец отделаюсь от нее, я и в самом деле собираюсь побольше времени уделять детям, нужно же мне знать, что они из себя представляют. Они приезжают из школы, привозят сюда громкую музыку, непонятные одежды, и я клянусь тебе, Коста, у меня возникает такое чувство, что в дом явились двое незнакомых мне людей! Я, правда, все время так занят… Но следующим летом нужно будет обязательно отправиться куда-нибудь всем вместе.
Неделей позже в голову Джино пришел идеальный способ избавиться от Марабеллы.
— Позвони-ка этому придурку, ее мужу, — обратился он к Косте. — Посмотрим, во что это нам обойдется.
Росту в Дарио Сантанджело было пять футов одиннадцать дюймов. Хорошо сложенный, стройный, с чистой кожей. Правильные черты лица, легкий загар и врожденный вкус в одежде делали его в глазах окружающих чуть старше. Подавляющее большинство мальчиков его класса в школе были какими-то прыщавыми недомерками, вечно дерущимися, занимающимися онанизмом на переменах, спорящими о девчонках, автомобилях или о том, как наиболее эффектно испортить воздух в классе.
Дарио они немедленно восприняли как чужака, аутсайдера. Он не вписывался в их компанию. Умный, любимец учителей. Но сверстники его ненавидели.
Мечты о школе как о чем-то новом и радостном развеялись очень быстро. Чтобы добиться признания, он сказал своим соученикам, кто он есть на самом деле. Дарио Сантанджело. Сын Джино. Результатом стала еще большая ненависть мальчишек. Они из кожи вон лезли, чтобы досадить ему и сделать жизнь Дарио совершенно невозможной.
Тогда Дарио оставил всякие попытки поправиться им и замкнулся, спрятался в раковину, непроницаемую для их насмешек и оскорблений. В письмах к сестре он писал, какая отличная у них школа, какие замечательные у него друзья. Ответов от Лаки не было. Как будто она совсем забыла о его существовании. После прожитых вместе лет ему казалось, что они превратились в одно целое — и вот она уезжает в Швейцарию, знакомится там с какой-то дурой и уходит из его жизни. Такие дела. Даже на Рождество она сказала ему всего пару слов.
Дарио решил больше не писать ей. Отплатить той же монетой. Теперь он забудет о ней.
Лаки не могла спать. Ее преследовали кошмары. Всплески памяти. Голубой плавательный бассейн. Солнце на небе. Надувной матрац, покачивающийся на розовой воде…
Вся покрытая потом, она села в постели. Ей хотелось быть Олимпией, иметь настоящих, живых мать и отца. Ну и что, что они разведены? Какая разница? Зато они есть.
Она сбросила на пол простыни. Интересно, кого Джино пришлет, чтобы отвезти ее домой? Она очень надеялась, что это будет Марко. Хорошо бы он услышал все о ее похождениях. Хорошо бы он узнал в подробностях о том, чем она занималась с парнем, которого провела в школу. Пусть бы представил себе ее обнаженной, лежащей в объятиях мальчишки, а на соседней кровати — Олимпию, с ее приятелем. Ха! Тогда бы, наверное, он перестал считать ее ребенком. Ей уже пятнадцать. Она достаточно взрослая. И опытная. Очень.
Сколько было ночей, когда она, выбираясь из келий «Л'Эвьер», устремлялась туда, где можно на практике постигать великое искусство почти. Даже лежа обнаженной в постели с юношей, она была в состоянии оставаться на высоте этого почти.
А вот с Марко она бы с радостью дошла бы до конца. Да. Олимпия говорила, что до конца она готова была бы добраться только с Марлоном Брандо.
Лаки решила, что се устроит и Марко.
Поднявшись на борт самолета в Нью-Йорке, Джино откинулся на спинку кресла и закурил «Монте- Кристо». Поначалу он думал послать кого-нибудь, чтобы привезти Лаки домой: Марко, Рода или даже Косту. Но Дженнифер убедила его в том, что ехать нужно самому.
— Это твой отцовский долг, Джино, — сказала она. — Это будет означать, что ты действительно заботишься о девочке.
— Я и в самом деле забочусь, черт возьми. Дай мне только до нее добраться — я выбью из нее всю дурь.
— Нет, — мягко возразила Дженнифер, — ты этого не сделаешь. Ты поговоришь с ней и выяснишь, что ее к этому толкнуло.
— Ей уже пятнадцать, Джон, это правда, — взорвался он— Но скажи мне, что это за девушка, если она решила начать трахаться в таком возрасте?
— А чем в пятнадцать лет занимался ты? — спокойно спросила Дженнифер.
Джино нахмурился. Только Дженнифер могла задать подобный вопрос. Дурацкий вопрос. Он был мужчиной. В свои пятнадцать лет он мог делать все, что хотел. Девчонка — совсем другое дело.
И вот Джино сидит в самолете, хотя сам до конца не понимает зачем. Что бы он ни хотел сказать дочери, это может быть сказано где угодно. В Нью-Йорке. Лос-Анджелесе. Вегасе. Где угодно.
Тогда для чего туда лететь? Только потому, что Десен так сказала?
— Вам что-нибудь нужно, сэр? — услышал он голос стюардессы.
Джино заказал себе двойную порцию виски. Мысли его вернулись к Марабелле. Наконец-то она оставила его в покое. Какая все-таки блестящая мысль — связаться с ее мужем. Кому, как не ему, следовало заняться собственной женой?
Старый каскадер захотел встретиться.
— Как Мэри? — с тревогой спросил он.
— Мэри?
— Марабелла, — быстро вставил Коста.
— А, да. — Джино печально покачал головой. — Она просто больной ребенок. Первый ее враг — она сама. Пожилой мужчина согласно кивнул.
