Во многих сражениях Бенни легко добивался победы, за исключением борьбы за здоровье Зельды. По крайней мере раз в месяц он показывал ее новым докторам, но никто из них не преуспел в восстановлении подвижности ее усохших ног, чтобы можно было выбросить ненавистные скобы.
Однако в постели Зельда была без них. В темноте ее недостаток не проявлялся. Бенни и Зельда страстно занимались любовью почти каждую ночь. Он был удивлен ее ненасытностью и тем, что она придумывала, чтобы доставить ему удовольствие, Бенни полагал, что ни одна проститутка в публичных домах на Сколлей-сквер, которыми он частично владел, не могла дать за деньги столько наслаждения, как его жена.
— Зельда, — каждый раз шептал он потом, — ты невероятно хороша. Я так счастлив.
— Я люблю тебя, Бенни. Очень люблю, — всегда отвечала она. Но однажды ночью, накануне пятой годовщины их супружества, Зельда ответила по-другому:
— Я рада, что ты счастлив, Бенни, дорогой. И хочу, чтобы ты стал еще счастливее. Я беременна.
— Что? Но доктора говорили…
— Знаю. Я знаю все, что они говорили. Но это правда. Я беременна. Уже три месяца. Наш ребенок родится в октябре.
Зельда взяла его руку и плотно прижала к своему животу. Она многое предвидела, но не могла рассказать об этом своему любимому мужу.
— Это мальчик. Я чувствую. Мы назовем его Мойшей в честь нашего благодетеля.
— Мы будем звать его Майер, это более по-американски.
— Хорошо, — согласилась Зельда. — И он будет адвокатом, Бенни. Замечательным адвокатом. Обещай, что так и будет.
— Эй, это зависит не только от меня, — запротестовал Бенни, стараясь не показывать, что внутри у него все опустилось при этих ее словах. — Ты его мать и должна оказывать на него большее влияние, чем я.
— Адвокатом, дорогой. Обещай.
— Хорошо, — прошептал он, крепко прижимаясь к ней.
В день своего рождения, в октябре 1901 года, Майер Кейн весил восемь фунтов и четыре унции и был поразительно похож на отца. Это очень обрадовало бы Зельду, если бы она не умерла сразу же после родов.
В отличие от Бенни Кейна Дино Салиателли с самого рождения готовили к темным делам. Он принадлежал к восьмому поколению мужчин, которые были связаны с мафией, сначала на Сицилии, а затем в итальянских кварталах различных американских городов. К тому времени, когда он родился в Бостоне в 1885 году, его семья была уже очень влиятельной. Франко Салиателли, отец Дино, импортировал оливковое масло из Палермо и продавал его бакалейщикам по всему Норт-Энду, Восточному Бостону, Медфорду и Эверетту. Он также предупреждал своих покупателей о возможных подвохах, за что те исправно платили ему каждый месяц.
Дино являлся последним ребенком и единственным сыном в семье, где было пять дочерей. Его рождение было встречено с большой радостью, и Франко неустанно следил за тем, как мужает мальчик. Дети в их роду, как правило, росли высокими и худыми. Он решил нарушить эту традицию.
— Ешь, мой мальчик, ешь… — непрестанно повторял Франко. Затем, обращаясь к жене, говорил:
— Дай ему побольше мяса и спагетти. Что с тобой, Анна? Мой сын чахнет, а ты ничего не предпринимаешь.
Дино ел, ел и ел, однако становился все выше и худее.
— У него такая натура, — настаивала мать, заламывая руки и призывая Господа в свидетели, что она дает сыну еды более чем достаточно.
— Ешь, мой мальчик, ешь, — настаивал Франко.
К пятнадцати годам Дино вырос до пяти футов и десяти дюймов и весил сто двадцать пять фунтов. У молодого отпрыска богатой и могущественной семьи Салиателли была еще одна примечательная особенность — его глаза. Они вобрали в себя все то бесчисленное оливковое масло из Сицилии, которое щедро переливали в кувшины и разливали по котелкам и кастрюлям на кухне Анны. Они были влажными, черными и огромными.
С раннего детства, казалось, эти глаза пронизывали человека насквозь и видели все.
— Мама моя, посмотрите на эти глаза, — повторял Франко. — Это глаза капо, которому должны подчиняться.
Иногда глаза сына пугали его и заставляли сомневаться, кто главный в его собственном доме.
— Он должен знать больше, чем я могу научить его, — размышлял Франко однажды ночью вслух. — Надо послать его на время в Сицилию в дом моего отца.
Анна запричитала и заплакала. Это было безумством посылать единственного сына так далеко, в страну, где существовали вражда и кровная месть. Кто знает, что может случиться?
— Так надо, — твердо сказал отец. И летом 1901 года в возрасте шестнадцати лет Дино отплыл в Палермо.
В течение четырех лет, которые юноша провел на острове, кое-что произошло. Во-первых, он глубоко познал семейный кодекс преданности и чести, существовавший в обширном клане, которому он принадлежал, а также узнал о других, соперничающих кланах. Во-вторых, он убил первого в своей жизни человека.
Это не было просто убийством. Убийство как таковое, в порыве гнева или ради обогащения, считалось подлым поступком в их мире, позорным и запретным.
То, что сделал Дино, было казнью. Человек был пойман на воровстве цыплят из курятника деда. Преступника привели к деду на террасу, расположенную высоко над аквамариновым Средиземным морем, среди вьющихся красных роз и бледно-голубых ирисов, которые цвели в изобилии в эту свежую весеннюю пору. Здесь вора приговорили к смерти.
— Ты сделаешь это, Дино, — сказал дед. — Теперь ты уже мужчина, пора.
— Я был голоден! — заскулил осужденный. — Моя жена беременна, а у нас нет…
Дино взял пистолет, а двое других парней держали жертву за руки. Они хотели связать вора, но старик не позволил:
— Трусы, ведь это мой внук, он не промахнется.
Может быть, от того, что дед так уверенно сказал это, первый выстрел Дино оказался удивительно метким. Пуля попала в лоб и отбросила вора назад к стене террасы, так что мозги забрызгали камни. Затем набежавшие волны смыли их.
За десять месяцев до того как Дино должен был вернуться в Бостон, произошло третье важное событие. Он влюбился. Объектом его страсти стала девушка по имени Катарина, дочь Луиджи Паскуале, помощника деда, человека богатого и независимого. У нее были густые темно-рыжие волосы и фиалковые глаза, а груди едва не разрывали блузку, стремясь вырваться наружу. Бедра были широкими, ягодицы круглыми, тогда как талия, которую она всегда подчеркивала туго затянутым поясом, казалась такой тонкой, что, по мнению Дино, ее можно было обхватить двумя ладонями.
Каждое воскресенье многочисленное семейство деда собиралось на большой каменной террасе над морем, где родственники ели, пили и вели беседы, подтверждая свою преданность человеку, которого они называли дон Фиделио. На таких собраниях Катарина и Дино жадно смотрели друг на друга, так что вскоре все заметили это.
— Дон Фиделио, — сказал отец девушки. — Простите, если я при всем уважении к вам скажу что-то не так, но мне кажется, вашему внуку нужна жена.
— Хм… Разумно. Но Дино должен вернуться домой в Америку, и это не подлежит обсуждению. Он нужен моему сыну. Так что любой отец сицилиец, который отдаст свою дочь за моего внука, должен понимать, что ему придется надолго проститься с нею и он не сможет подержать на руках своих внуков.
— Однако, дон Фиделио, несомненно, честь стать вашим близким родственником должна компенсировать эту потерю.
Так было заключено соглашение.
