официантки «Энжел-гриля». И трусики были на ней. Так что нет.
Карен встала, приняла душ, вымыла голову и надела второй комплект униформы. Первый она выстирает завтра, когда придет с работы. Он высохнет, пока она будет спать. На этой работе по крайней мере не было проблем с одеждой. Она уже не могла надевать на смену две пары шорт, которые купила, когда приехала в Лас-Вегас. Обе пары порвались, но ей не хотелось тратить деньги на посторонние вещи. Она могла дергать за рычаг игрального автомата в той же самой одежде, в какой была за стойкой бара в ресторане.
На следующий день Карен пришла домой такой усталой, что была не в состоянии постирать униформу.
Она упала на кровать и уснула, а когда проснулась около девяти часов, задрожала от беспокойства, поняв, что не играла почти одиннадцать часов. Она опоздала, и кто-то мог занять ее автомат. Не важно, если это случайный игрок, он просидит за ним час или того меньше. Такое случалось и раньше. Но если ее автомат займет завсегдатай? Она не сможет подойти к нему весь вечер. У нее не было времени думать о своем внешнем виде. Она надела ту же униформу, которую надевала вчера, не обращая внимания на пятна горчицы на лифе.
На следующий день Карен допустила много ошибок за стойкой «Энжел-гриля». Постоянный посетитель, попросивший тост, получил простой хлеб и вернул сандвич назад. Другой предупредил ее, что не желает никакой приправы к цыпленку, но она забыла и сказала: «Полейте маслом и майонезом», — когда делала заказ. Клиент страшно разозлился, потому что спешил, и ушел, не поев и, конечно, не заплатив.
— Можешь больше не приходить, — сказал хозяин ресторана, когда подошло время окончания работы. — Здесь не держат простофиль. — Он с отвращением взглянул на ее грязную униформу, заплатив ей шестнадцать долларов за те дни, что она проработала на этой неделе.
Выйдя на улицу, Карен заплакала.
— В чем дело? — спросил Фрэнк Карлуччи, подойдя к ней и взяв ее за руку.
— Меня только что уволили. Я заработала всего шестнадцать долларов, а сегодня надо платить за жилье.
— Да, это обычное дело, — сказал он, садясь за руль автомобиля. Сейчас надо незаметно прокрасться мимо хозяйки, а потом воспользоваться шестнадцатью баксами для игры сегодня вечером. Ты, конечно, крупно выиграешь, и все проблемы исчезнут.
— Я могу выиграть, — сказала Карен. — Ты не знаешь, у меня иногда получается.
— Да, но чаще проигрываешь. Рано или поздно все равно все проиграешь. Ты ведь знаешь, как это бывает, Глория? Тебя заманивают тем, что можно выиграть несколько баксов, стоит лишь провести пару часов у автомата. При этом надо только действовать получше. Однако все тщательно продумано, и ты оказываешься младенцем в густом лесу. Они пожирают тебя живьем. К тому же ты выглядишь недостаточно хорошо, чтобы торговать собой.
По крайней мере сейчас. Хотя могу себе представить, что ты была когда-то весьма привлекательной.
— Кто ты такой, черт побери, чтобы называть меня проституткой?
— Никто. Я вообще никто. И я не называл тебя проституткой. Я сказал лишь, что ты на пути к тому, чтобы стать ею. Глория Финклстейн, взрослая маменькина дочка. Не обращайте внимания на то, что у нее под глазами большие мешки, и что она постоянно дрожит, и что она такая тощая.
Они проехали половину пути и находились сейчас на безлюдной бетонированной дороге, проложенной через пустыню.
— Ты хочешь разозлить меня. К твоему сведению, мое имя не Глория Финклстейн, будь ты проклят! Меня зовут Карен Райс! Доктор Карен Райс, если хочешь знать, Он нажал на тормоза, и автомобиль резко остановился.
— Повтори еще раз, — тихо сказал он. — Кто ты?
Карен ненавидела себя за то, что он вынудил ее назвать свое настоящее имя. Она сделала это, потому что Фрэнк ужасно разозлил ее. Она не хотела испытывать ни злости, ни грусти, ни радости. Она ничего не хотела чувствовать. Она хотела только дергать за рычаг и наблюдать за вращающимися картинками фруктов. Карен смотрела прямо перед собой. Солнце нещадно палило, и без движения воздуха сквозь окна температура в автомобиле начала быстро повышаться.
— Повтори, — еще раз попросил Фрэнк. Он повернулся и схватил ее за плечи. — Скажи мне, кто ты!
Теперь он уже кричал, тряся ее. — Кто ты?
— Карен Райс! Карен Райс! Карен Райс! — выкрикивала она свое имя ему в лицо, как будто эти слова служили оружием, с помощью которого она могла поразить его. — Я Карен Райс, психолог, с ученой степенью доктора психологии!
Она зарыдала, прерывисто вдыхая воздух. К горлу подступила тошнота, она нащупала ручку дверцы, наклонилась, и ее вырвало на дорогу.
Фрэнк держал ее, прижав руку ко лбу, как это делала Лия, когда Карен была маленькой, у нее болел живот и ее рвало в туалете. Наконец желудок ее опустел, и она откинулась назад, положив голову на красную обивку сиденья.
По ее лицу струился пот, и Фрэнк вытирал его своим носовым платком:
— Теперь получше?
— Немного. Извини.
— Не беспокойся. Кажется, мы начали неплохо. По крайней мере теперь я знаю твое настоящее имя. И самое главное, ты помнишь его. Он включил двигатель и тронулся в направлении «Звездных лачуг».
Репетиции спектакля «Когда наступает утро» начались второго ноября. В первый день собрались все тридцать два участника постановки. Они сидели с нетронутыми сценариями, которые вскоре будут измяты и помечены карандашом, и каждый начнет читать свои роли. Марджори не появляется на сцене до середины первого акта, так что у Джаффи было время понаблюдать и послушать.
Она участвовала во всех обсуждениях, касающихся назначения основных ролей, и потому приходила на все сборы исполнителей, но только сейчас увидела всех вместе. Это был хороший состав. Даже без костюмов и без грима можно было заметить, как хорошо артисты взаимодействовали, дополняя друг друга на сцене.
Начало свидетельствовало о том, что Фил Михельсон, режиссер, знал свое дело. Впрочем, Джаффи еще раньше имела возможность убедиться в этом. В свои сорок лет Михельсон имел за спиной многочисленные хиты, которые вызывали доверие к нему. И сейчас чувствовалось, что он работал очень вдохновенно, полагая, что в таком спектакле и с таким составом исполнителей он может проявить весь свой талант.
Было еще одно очень приятное обстоятельство — Джаффи снова работала с Гарри Харкортом. Он играл Джеримая Слейда, человека, к которому Марджори приезжает в Бостон, чтобы выйти за него замуж, поскольку ее отец принял такое решение. Джаффи слушала его диалог с человеком, у которого была роль его адвоката, и они обсуждали предстоящую женитьбу. Они читали неважно, но Михельсон ничего не говорил. Ему нужно было пока только почувствовать их стиль. Первое чтение всегда ужасно, это общеизвестно в любом театре.
Они дошли до конца четвертой страницы.
— Я не обязан любить ее, достаточно уважения, — сказал Гарри. — Она должна стать моей женой, а не моим другом.
Послышалось громкое шуршание бумаги — тридцать два человека одновременно перевернули страницы сценариев. Джаффи поставила стакан с кока-колой, которую потягивала мелкими глотками. Приближался момент ее вступления. Минуты через три Гарри дал ей реплику:
— Итак, мадам, вы прибыли.
Джаффи прочитала свои первые слова:
— Да, мистер Слейд. Я проделала очень большой путь, и, как бы далеко ни находилось это место, тем не менее я прибыла. — Она почувствовала дрожь от волнения. Не от того, что хорошо произнесла свою реплику, как раз она прозвучала не очень здорово, а от того, что наконец все началось.
