— А мне нравится есть дома, папа. Я приехала в Нью-Йорк не для того, чтобы участвовать в жизни местного света. Я приехала к тебе. Даже если мы ни разу за две недели не высунем носа на улицу, меня это вполне устроит, честно.
— Ты у меня золото, Дженни!
— Просто мне нравится быть с тобой, — искренне призналась она.
Спать они легли в тот день рано. Дженни заснула почти сразу, но ночью вдруг проснулась и поначалу даже не поняла, где она находится и что ее разбудило. Включив ночник, она взглянула на часы. Они показывали два часа ночи. В чем же дело? Она поднялась и, недоумевая, подошла к двери. В следующую минуту какие-то глухие, надрывные звуки заставили ее, вздрогнув, замереть.
Немного выждав, Дженни накинула на себя пеньюар и, неслышно отворив дверь своей комнаты, осторожно, на цыпочках стала красться по коридору. В этот миг странные, пугающие звуки возобновились, и она снова вздрогнула. Не на шутку встревожившись и запахнув пеньюар, девушка подошла к двери библиотеки, которая оказалась приоткрытой. Она заглянула внутрь, но тут же отшатнулась назад, словно устыдившись своего любопытства. Отец стоял у окна и рыдал, как ребенок. Скотт что-то ласково и негромко говорил ему, пытаясь утешить. Смотреть на это зрелище было невыносимо. У Дженни защемило сердце. Она поняла, что, если отец заметит ее, им потом будет очень трудно смотреть друг другу в глаза.
В маленьком бунгало, стоявшем на юго-восточном побережье Англии, где жила пожилая пара, стояла неловкая тишина, прерываемая только редкими женскими всхлипами. Муж и жена сидели у электрического камина. Свет оранжевой лампочки, ловко укрытой под искусственными угольями, вспыхивал с равными промежутками. В дальнем углу комнаты работал телевизор с выключенным звуком. На экране разгорались страсти очередной австралийской мыльной оперы.
Мужчина неподвижно сидел в стареньком кресле, на коленях его лежала газета. Время от времени он принимался водить по ней пальцем, словно слепой, читающий книгу, набранную шрифтом Брайля. Взгляд его то и дело устремлялся на опубликованную фотографию, на которой была изображена длинноногая, стройная девушка. На лице ее играла замечательная, широкая улыбка. Снимок занимал почти всю первую полосу. Крупный заголовок, помещенный над ним, был похож на заголовки остальных газет, отличаясь от них лишь уровнем скандальности. Сообщали, что танцовщица из кабаре и проститутка Марисса Монтклер погибла во время «наркотической оргии», состоявшейся в роскошном манхэттенском пентхаусе, который принадлежал шестидесятидвухлетнему миллионеру сэру Эдварду Венлейку.
Для Мэйвис и Берта Хэндфорд это стало не просто ужасной, но едва ли не первой новостью о дочери за несколько лет. С того самого дня, когда их семнадцатилетняя Трейси покинула отчий дом и отправилась вместе с танцевальной труппой в Америку за славой и богатством, они практически ничего не слышали о ней. Надо же, Марисса Монтклер!.. Имя-то какое!.. Поначалу оно подействовало на них едва ли не сильнее самого сообщения о ее гибели. Значит, Трейси так стыдилась своего прошлого и своих родителей, так хотела порвать с ними, что даже сменила имя. При мысли о том, что от нее отрекся ее единственный и любимый ребенок, с Мэйвис чуть не случился удар.
Почему дочь почти не писала? В газете говорилось, что ее тело поместили в морг в ожидании вскрытия… Читать об этом было так странно, так жутко… Они толком-то не знали, как она жила все эти годы, а вот теперь получают сообщение о ее смерти.
Мэйвис еще раз тихонько всхлипнула и подняла глаза на мужа.
— Может быть, стоит позвонить в газеты и рассказать им, кто она на самом деле? — спросила она.
Берт задумался на минуту, а затем сказал:
— Ты права. Пожалуй, нам следует это сделать. Иначе они напишут то дурацкое имя и… на могильном камне.
Голос у него дрогнул, и он быстро отвернулся к окну, глядя на их убогий, маленький огород. В детстве Трейси очень любила танцевать там, на лужайке, и уже тогда она предавалась сказочным мечтаниям. Берту даже показалось, что он увидел ее сейчас, свою маленькую принцессу с серебристыми волосами и ангельским, смеющимся личиком.
— Да, необходимо раскрыть им глаза на нее, — приняв окончательное решение, твердо повторил он.
Мэйвис согласно кивнула. Сколько она работала уборщицей, чтобы оплатить танцевальные уроки Трейси и ее бальные наряды… А что ей за это? Марисса Монтклер? Ну уж нет! И чем только дочери не понравилось имя Трейси Хэндфорд, скажите на милость?
— Ты позвони, — полушепотом проговорила она. — Всю эту шумиху они раздули из-за нашей Трейси. И это не Марисса Монтклер погибла, а наша… наша девочка… — Она долго молчала, пытаясь овладеть собой, а потом спросила у мужа: — Интересно, какой он, этот сэр Эдвард?
— Не все ли равно? Вряд ли он захочет знакомиться с нами, — ответил Берт. — Но наверное, этот человек решил, что наша Трейси действительно леди, иначе он не пригласил бы ее в свой дом.
На следующее утро Ребекка проснулась рано и, подкрепившись, почувствовала прилив новых сил. Стирлинг принес ей накануне готовый ужин. Ветчину, сыр, фрукты, салат и ее любимый кунжутный хлеб. Поев, она сразу легла спать и заснула почти мгновенно. Стирлинг неслышно убрался на кухне и ушел.
В самом начале, когда она только въехала в эту квартиру, Ребекка договорилась с Карен о том, что они не станут оставлять у себя своих друзей ночевать.
— Представь, какие неудобства будут возникать по утрам, — аргументировала свою просьбу Ребекка. — Мы будем натыкаться друг на друга, выстраиваться в очередь перед ванной и туалетом.
Позже, узнав, что Карен меняет дружков и партнеров как перчатки, она похвалила себя за предусмотрительность. Но с другой стороны, эта договоренность распространялась и на Стирлинга. Впрочем, Ребекка не особенно переживала. Она любила просыпаться по утрам одна и планировать новый день в тишине за чашкой кофе.
Вскочив с постели, она натянула джинсы, теплый свитер и, схватив сумочку, бросилась за утренними газетами. Она уже не первый год работала в фотожурналистике, но и по сей день испытывала почти детский восторг каждый раз, когда видела в газетах свои опубликованные снимки, снабженные подписью: «Фото Ребекки Кендал».
Вернувшись домой, она разложила перед собой «Нью-Йорк таймс», «Дейли ньюс» и «Ю-Эс-Эй тудэй». Во всех трех газетах были напечатаны ее снимки Мариссы. Стирлинг хорошо поработал. Ребекка наперед знала, что средства массовой информации будут муссировать темы больших денег, секса, красоты, мощной корпорации и английского титула по крайней мере в течение нескольких дней, а поскольку никто, кроме нее, Мариссу в тот вечер не снимал, она автоматически становилась полной хозяйкой эксклюзивных фотографий. И конечно, заработает на них несколько тысяч долларов. Очередной успех Ребекки Кендал.
Наскоро выпив кофе и доев вчерашний кунжутный хлеб, она зарядила в камеру новую пленку и отправилась на задание. Недавно Стирлинг выбил для нее заказ от журнала «Вог» на домашние фоторепортажи о шести светских леди. Причем каждая должна была позировать в одежде от известных кутюрье. Ребекка уже закончила с миссис Самнер, миссис Долли Войтас и миссис Циммерман. Впереди у нее была встреча с женой президента «Пи-Пи-Ти кемикалс» Ларри Гринфельда. Дом Нэнси и Ларри на Бикмэн-плейс оценивался в шестьдесят миллионов долларов. Супруги заседали во множестве благотворительных комитетов, видя в этом прежде всего способ получить доступ к «нужным» людям.
Дверь Ребекке открыл слуга. Он сразу же провел ее в огромную, богато декорированную гостиную. Голубая муаровая мебельная обивка и шторы, высокие зеркала в противоположных концах, зрительно раздвигавшие границы комнаты практически до бесконечности. Вместительные белые керамические горшки с вечнозелеными растениями и орхидеями, со вкусом расставленные вдоль стен и красиво подсвеченные снизу. Над мраморным камином висел портрет Нэнси. К сожалению, его яркие и крикливые краски резко контрастировали с мягкими оттенками убранства комнаты.
Нэнси Гринфельд появилась почти мгновенно в платье из шифона с развевающимися полами, на котором сверкали рубины и бриллианты. По информации Ребекки, хозяйка примерила сегодня наряд от Адольфо и Гарри Уинстонов. Гийом с утра уложил ей волосы, а по пятам за Нэнси следовала гримерша,
