устроительниц светских вечеров стоят друг друга.
Бертрам пораженно выкатил на нее свои желтоватые глаза.
— Что ты хочешь сказать?
Джеки украдкой тяжело вздохнула. Бертрам не разделял ее неприязни к тем людям, которые искали для себя рекламы. Он считал их преданными читателями, которых нужно ублажать и радовать содержанием глянцевых страниц журнала. «Впрочем, ничего удивительного, — тут же напомнила она себе, — ибо он, в сущности, ничего не знает об этой публике. Это ведь не его ежедневно забрасывают десятками приглашений на обеды и приемы хозяйки лондонских домов… Бертрам сидит за совершенно пустым столом, глядит на светское общество со стороны глазами обывателя и понятия не имеет о том, что представляют собой его отдельные представители. Это ведь не его телефон порой не успокаивается с половины девятого утра и вплоть до полуночи. Обеспокоенные леди хотят проверить, не забыла ли Джеки вписать в свой календарь дату их вечера. Это ведь не его стол бывает доверху завален пригласительными карточками и открытками на мероприятия, которые, как правило, не заслуживают, чтобы о них писал журнал. Но хуже всего то, что Джеки, а не Бертраму приходится выдерживать бесконечную осаду со стороны подхалимов, смысл жизни для которых сводится лишь к тому, чтобы прочитать однажды собственную фамилию в печати.
Чуть помолчав, Джеки спокойно взглянула в глаза редактору. Она решила не кривить душой.
— Если бы вы знали, что собой представляют некоторые из устроительниц всех этих вечеров! Тогда вам захотелось бы преподать им хороший урок с помощью этого самозванца. Пусть они покормят и попоят его в надежде на то, что их старания окупятся сторицей, а потом узнают, что это был всего лишь обман. Поделом им!
— Какой ужас! Как ты могла такое придумать?! Представляю себе всю силу разочарования женщин, принимавших в своем доме проходимца, разгуливающего под видом твоего помощника, когда они узнают, что о них в «Сэсайети» нет ни слова. Мне эта ситуация не нравится, Джеки. Очень не нравится. Мы не можем себе позволить ссориться с читателем, пойми это. И если кто-то потратил уйму денег на организацию вечера, он может рассчитывать на то, что мы по крайней мере упомянем об этом.
— Да, но мы должны писать о тех событиях, которые соответствуют стилю нашего журнала, — возразила Джеки. — Сходили бы вы хоть раз по приглашениям, присылаемым мне ежедневно! Поймите же: большинство этих приемов не достойны того, чтобы мы на них обращали внимание.
— Ты хочешь сказать, что они устраиваются людьми э-э… не того социального статуса?
— Того самого социального статуса, но дело не в этом. Я просто хочу сказать, что это скучные люди, которые устраивают себе скучные развлечения. А мы должны ориентироваться на яркие события, на известных и популярных личностей, на громкие мероприятия. И дело не в том, сколько денег потрачено, а в том, чтобы то или иное событие вызывало живой интерес у тысяч читателей, большинство из которых никогда не участвовало в подобном, — с убеждением в голосе говорила Джеки. — Кто станет читать про миссис Блоггс и ее занудных друзей, устроивших попойку в ее квартире в Фулеме? Кому интересна ярмарочная распродажа, проводимая местной церковью? И не важно, по какому поводу. Читатель все это и без нас знает, а с нашей помощью он хочет на время скрыться от привычного ему, обыденного мира. Хочет читать про балы в Букингемском дворце и о приемах в «Ритце». Хочет знать, как одевается герцогиня, что делают юные дебютантки и кто есть кто в высшем свете. Мы просто обязаны делать эксклюзивные вещи, Бертрам, иначе вообще нет смысла работать.
Однако она не убедила редактора. Несмотря на то что Мариот уже далеко не первый год был на посту руководителя процветающего издания, он до сих пор не научился проводить грань между настоящей аристократией, которая никогда не искала для себя рекламы, и нуворишами, с которыми дело обстояло как раз наоборот. Бертрам наивно полагал, что между первыми и вторыми нет никакой разницы. В глубине души он был очень застенчив и в силу этого многие годы любовался светским обществом со стороны, втайне видя в нем нечто вроде Олимпа, где обитают боги. Именно поэтому он в принципе не мог понять того, что ему говорила Джеки. Ему становилось не по себе от ее уверенного тона, от того, с какой смелостью и практицизмом она говорит о том, что нужно журналу и что не нужно. В этом, на его взгляд, угадывался даже оттенок некоего пренебрежения к предмету разговора.
— Нельзя оскорблять людей, — сердито заметил он. — Мы не имеем права брезговать ими. Иначе нас назовут снобами.
— Никакого снобизма, — горячо возразила Джеки. — Мне плевать, откуда поднялся в этой жизни тот или иной человек. Лишь бы он был интересен и устраивал красивые, веселые приемы, несущие в себе к тому же что-нибудь новое. В противном случае я этого человека отбраковываю. Наш тираж резко упадет, если мы станем уделять внимание черт-те чему. И тогда журналу крышка. А я ни на минуту не забываю, что нам все время приходится выдерживать жесткую конкуренцию с тем же «Татлером» и «Харперз энд Куин». Я хочу, чтобы «Сэсайети» был популярнее их. И твердо убеждена, что чем выше мы поднимем наши стандарты, тем выше будет уровень тех мероприятий, на которые нас станут приглашать.
Джеки прервалась, поймав себя на мысли: «А не слишком ли далеко я зашла?» Со стороны могло показаться, что она главный редактор, а не Бертрам Мариот. Джеки понимала, что излишне напирать не стоит. Подавшись вперед всем телом, она с убеждением в голосе заговорила:
— Просто наш журнал очень много для меня значит. Я прикладываю все усилия к тому, чтобы моя колонка все прибавляла от номера к номеру. Но насчет устроительниц неподходящих приемов можете быть спокойны. Я никогда никого не оскорбляла и не уязвляла в лучших чувствах. Просто с величайшим сожалением в голосе я говорю им, что у нас не осталось свободного места. Никаких ссор и обменов любезностями между нами не происходит. Когда я отказываюсь от тех или иных приглашений, то делаю это очень корректно, не сомневайтесь.
— Ну, смотри… — смягчившись, проговорил Бертрам. — Главное — не брезговать людьми.
— Об этом и речи быть не может, — заверила его Джеки и улыбнулась. — Что же до того самозванца, то я найду его и потребую, чтобы он прекратил свои выходки.
— Да уж, пожалуйста. Если что, пригрози ему уголовным преследованием.
Джеки удивленно взглянула на редактора.
— Не думаю, что это потребуется, — проговорила она. — Это, должно быть, университетский недоучка, по какой-то причине не вписавшийся в общий поток своих более удачливых сверстников. Представьте себе: друзья начали похаживать по благородным домам и танцевать на балах с дебютантками; ему стало обидно, и он решил хитростью добиться того же самого…
— Что же он не вписался в общий поток, как ты говоришь? Чую, неспроста! — мрачно заметил Бертрам. — Матерям дебютанток этого года, по-моему, следует соблюдать большую осторожность. И нельзя допускать, чтобы их дочери знакомились со всякими проходимцами, которые примазываются к нашему журналу.
Старомодность мышления редактора вызвала у Джеки улыбку, которую она, впрочем, тут же подавила.
— Не волнуйтесь, я положу этому конец. — Она поднялась со стула, чтобы идти к себе. — Кстати, — добавила она уже от двери. — Мне кажется, что в деле с принцем Чарльзом и принцессой Дианой у меня наблюдается прогресс. Я сегодня все утро просидела на телефоне и связалась с кое-какими полезными людьми. С ними можно будет поговорить предметно.
— Отлично, — спокойно ответил редактор, словно ничего другого от Джеки и не ожидал.
Вернувшись к себе в кабинет, который сегодня был завален различными экзотическими шляпками, приготовленными Рози для фотосъемки, Джеки созвонилась с несколькими молодыми людьми и дебютантками, которые, как ей было известно, активно участвовали в светской жизни и не пропускали приемов, званых обедов, вечерних коктейлей и балов. Ни Джеки так мало знала о самозвание и обладала настолько общим его описанием, что звонки пока ничего не дали. Никто не слышал о молодом человеке, представлявшемся ее помощником. И никто вроде бы не заметил в своем кругу какое-то новое лицо. Под конец у Джеки опустились руки.
«Ничего, может, он уже позабавился и больше не напомнит о себе», — подумала она.
Селия взглянула на рекомендательные письма, пересланные ей из «Робертсона и Шорта» насчет Роланда Шоу, и должна была признать, что они произвели на нее впечатление. Она не знала лично ни одного из тех людей, кто пользовался услугами молодо о человека раньше, но некоторые имена были ей
