улыбнулась в ответ, и он внутренне смирился с ее присутствием здесь.
На ней была знакомая одежда — шерстяное платье цвета охры, которое молодой солдат — ткач, лишенный наследства, — подарил ей в обмен на ее благосклонность. Битва унесла и ткача, и его талант, но мать Януэля до сих пор вспоминала его нежность и то, что он отдал должное ее красоте. Платье приоткрывало ее хрупкие плечи, изящно облегая грудь. Оно сужалось на бедрах, подчеркивая плоский живот, и расширялось к щиколоткам, ниспадая тщательно уложенными складками. Со временем ткань поблекла, но платье по-прежнему «воспевало» гармонию тела, созданного Волнами. Ребенком Януэль всегда удивлялся изяществу матери, ее стремительной, струящейся походке. Теперь он понимал, что она почти всегда шагала по исчезнувшим водам, что ноги ее скользили по памяти Волн, вылепивших поверхность Миропотока.
То же воспоминание играло в ее волосах. В ее вьющихся ониксовых прядях как волны проскальзывали бирюзовые отблески. Красная бархатная лента обхватывала голову, обрамляя ее лицо, черты которого начали припоминаться Януэлю. Он забыл его округлость, тонкий, слегка вздернутый нос, ее фарфоровые скулы и четко очерченный рот, который он ребенком сравнивал с полумесяцем. Его мать всегда смеялась, когда он волновался в полнолуние, умоляя ее не смотреть на небо из опасения, как бы ее рот не увеличился, чтобы походить на луну.
И только в глазах матери юноша мог прочесть всю правду об обстоятельствах своего рождения. Она никогда ранее не рассказывала сыну об этой тайне. На какое-то время он забыл о поляне и о возможной опасности, которой угрожало появление Зименца. Он видел только ее зрачки, словно перечеркнутые вертикальной сетью рисунка, похожего на тот, что проступает на речном иле. Внутри текла чистая голубая вода, почти прозрачная, пересекавшая радужную оболочку сверху вниз. Очарованный Януэль заметил легкую рябь на поверхности Волны и догадался, что сила течения должна соответствовать волнению его матери.
— Я здесь, — прошептала она, словно угадав направление его мыслей.
Она понимала недоверие своего сына. Она оставляла ему время, чтобы свыкнуться с ее присутствием, давая ему право разглядеть возможный обман, с тем чтобы он мог доверять ей, не будучи к этому принужденным.
— Где мы? — просто спросил он.
— В тебе.
Он покачал головой.
— Но молния? Куда она меня ведет?
— Сюда. Пока что на эту поляну.
Януэль нахмурился. Приподнявшись на одном локте, он настойчиво повторил:
— Куда мы направляемся, мать? Я должен добраться до Каладрии. Ты должна мне помочь. Зименц держит меня пленником.
— Я знаю.
Она вздохнула, и воды ее глаз завертелись в водовороте. Она сняла руку с его лба и добавила:
— Я должна поговорить с тобой.
Януэль выпрямился и прижал колени к груди. Он прислонился к стволу и пристально посмотрел на мать.
— Ты не воспоминание. Мне кажется, что я тебя на самом деле вижу… что ты здесь, со мной, что ты знаешь, что произошло. Как будто ты была жива.
— Я живу в тебе с самого начала.
— Нет, в тот вечер, когда пришли харонцы, они убили тебя. Ты отдала за меня свою жизнь.
— Я не могу умереть, я — Волна.
— Но тогда почему ты не такая, как Фарель? Почему твое тело не прозрачно, как его?
— Мы находимся в твоем сознании, Януэль. Здесь я принимаю тот облик, который мне подходит.
— Я так не думаю. Ты не могла бы показать мне свои глаза. Какой смысл обманывать меня в остальном?
Она отвернулась и поправила складку на своем платье.
— Я Мать Волн, этого достаточно.
Януэль понял, что настаивать бесполезно. По крайней мере сейчас.
— Тогда объясни мне. Почему ты рядом со мной? Почему Зименц не осмеливается показаться? Это он руководит тобой? Может, он говорит твоими устами…
— Нет. Ни он, ни кто-либо другой. Лишь я.
— Во имя чего я должен тебе верить?
— Не важно, веришь ли ты мне. Это ничего не меняет.
— Тогда почему ты появилась именно сейчас?
— Ты рассержен?
— Да, — сказал он, обняв руками колени. — Да, я думаю, что рассержен. Ты утверждаешь, что живешь во мне. Почему ты ждала так долго, прежде чем заговорить со мной?
Она лишь неясно улыбнулась и указала на дубовую рощу.
— Тебе знакомо это место?
— Нет, — ответил он более сухо, чем хотел.
— Я люблю иногда возвращаться сюда. Здесь все так спокойно.
— Однако там собирается гроза.
Она отвергла его возражение жестом руки.
— Это потому, что мы путешествуем в молнии. В это самое мгновение. Твое сознание не может от этого отвлечься.
— Ты избегаешь говорить прямо. Ответь мне, почему ты вернулась только сейчас?
— Ты изменился, твои слова резки. Ты слишком долго жил среди мужчин.
— Перестань. Не упрекай меня в том, что я вырос.
— Я ни в чем тебя не упрекаю. Ты сыграл ту роль, что я тебе предназначила.
— Сыграл? — воскликнул фениксиец.
Она проигнорировала его протест и огляделась вокруг.
— Знаешь, я здесь родилась. Под покровом этого леса, к северу от Берега Пегасов. Мне хотелось показать его тебе, разделить его с тобой.
Януэль окинул поляну неприязненным взглядом.
— Волны стеклись сюда, — продолжала она, — проникли на эту поляну, образовали круг и создали меня, чтобы слиться во мне воедино.
— Я знаю.
Тень недовольства скользнула по лицу его матери.
— Нет, — сказала она с улыбкой, — ты ничего не знаешь. Ты видел лишь поверхность вещей. Как и у моря, у Волн есть бездны. И я хочу рассказать тебе о своей, — на одном дыхании произнесла она.
Гроза приближалась. Вспышка, более яркая, чем все предыдущие, залила поляну белым тревожным светом.
— Мы приближаемся, — сказала она, подняв глаза к небу.
— Не скажешь ли, к чему?
Ее зрачки сузились, и оживлявшее их течение ускорилось.
— Имей терпение, я…
— Да перестань же, черт возьми! — вскричал он.
Движимый гневом, он встал; его щеки пылали.
— Я твой сын, — провозгласил он, указывая пальцем на грудь. — Януэль, сын Волны. Я люблю тебя, я тысячи раз мечтал об этом мгновении и…
— Сядь, — сказала она твердым голосом. — Ты разочарован, это можно понять, но ты должен научиться слушать.
— Я только этим и занимался в течение многих лет, — возразил он, все еще стоя. — Я слушал наставников, с которыми ты спала в твоем фургончике, слушал мэтров фениксийцев, слушал Феникса…
Лицо его матери исказилось:
