Несмотря на это, его мысли, укрытые в состоянии транса, витали над городом, свободно паря, словно дым, вырывающийся из трубы. Рев, вырвавшийся из его груди во дворце, когда его захватил Феникс, разбуженный Сильвиэлем, все еще резонировал в воздухе.
Ликорниец чувствовал, как его душа общается с душой Хранителя, они шли к одной цели: к Темной Тропе и к общему трагическому концу: к их смерти и к смерти сотен невинных.
Распростертые крылья птицы извергали алое пламя, которое охватывало крыши домов на подступах к центру города.
Сознание Эзры мысленно воскресило образ сына. Он наконец узнал покой перед тем, как исчезнуть.
Всего несколько взмахов крыльев, и Феникс устремился на Темную Тропу, пронзившую город, и раздался с оглушительный взрыв.
В радиусе пятисот локтей все было объято огнем: улицы, площади, дома и памятники, огонь стер с лица земли все живое, в одно мгновение превратив жителей Эль-Задина в статуи из пепла.
Пламя перекинулось на соседние здания, уничтожив огромную территорию, а затем погасло само по себе.
Сердце Эль-Задина превратилось в кучу обгоревших руин, окружавших дымящуюся воронку. Над городом витало похоронное молчание.
Рассказывали, что языки пламени Феникса, принесшего себя в жертву, опустились в жерло Темной Тропы и проникли в Харонию, унеся с собой тысячи душ — пленниц королевства мертвых.
Говорили также, что отец и сын вошли тогда во владения Волны и до сих пор они скачут на спине Единорога посреди бесконечной пустыни.
Мэл очнулся под обломками зданий, покрытый толстым слоем пыли и пепла Он с трудом поднялся, оттолкнув балку, придавившую его нош, и стал отчаянно моргать, пытаясь хоть что-то разглядеть в сером дыму.
— Коум? — робко позвал он, затем все громче: — Коум! Коум!
Он спотыкался о нагромождения камней. Большая часть зданий, стоявших на улочке, по которой они шли, была сметена взрывной волной. Мэл принялся лихорадочно разглядывать разрушенные дома, не прекращая выкрикивать имя товарища.
Вдруг он услышал слабый стон.
Мэл устремился на звук и обнаружил фениксийца, погребенного под обломками. Он принялся откапывать его, сначала голыми руками, затем с помощью меча.
Высвободив туловище Коума, он опустился подле него на колени и вытер его лицо, покрытое сажей и пылью.
— Ты жив!
— Это… ненадолго, — страдальчески выдохнул Коум.
Его светлые волосы были измазаны кровью. Руки безжизненно лежали на животе. Левая была сломана и странно изгибалась.
— Не говори так. Как ты себя чувствуешь?
— Мои ноги… Кажется, они… сломаны.
— Мы тебя вылечим.
— Я не могу ходить.
— Я тебя понесу.
— Мэл… Я бы хотел умереть… возле урн, — с трудом проговорил фениксиец.
И впал в беспамятство.
Фатум неподвижно стоял, созерцая почерневшие остатки столицы. С вершины минарета он следил за огромным столбом черного дыма, поднимавшегося в небо. Казалось, он долетел до облаков, устремлявшихся на восток. На некогда великолепный Эль-Задин опустились сумерки.
«Сколько времени потребуется нам, чтобы умереть? — спрашивал себя муэдзин. — Что еще нужно, чтобы заставить нас сдаться?»
Он смахнул слезу с загорелой щеки и повернулся на запад, где усталые воины все еще сражались с харонцами. Он машинально благословил их и исчез в лестничном пролете минарета.
Сильвиэль не удивился его приходу в Зал Кланов. Его лицо светилось решимостью. Он не стал дожидаться, пока Фатум заговорит.
— Я принял решение, муэдзин. Я один несу ответственность за случившееся.
Фатум благожелательно поднял руку, дрожавшую от усталости.
— Я не корю вас, юноша. Темная Тропа уничтожена, а все харонцы сожжены. Ваша инициатива, возможно, спасла мой город. Во всяком случае это станет ясно в ближайшие часы.
Муэдзин утаил невыносимые страдание и горечь, овладевшие его сердцем. Снова тысячи людей погибли лишь затем, чтобы дать небольшую передышку столице Ликорнии.
Пять урн образовывали круг, освещенный алым светом свечей, возле которого молились фениксийцы. Шестая, раскрытая, урна лежала в углу. Из нее к выломанным окнам тянулась дорожка пепла. Стены были выжжены.
— Так то был… только один Феникс? — удивленно спросил муэдзин, указывая на опрокинутую урну.
— Да, тот, которого охранял я сам, — ответил Сильвиэль, рухнув в кресло. — Лишь я согласился выполнить просьбу Эзры.
— Эзра? Я должен был догадаться, — сказал Фатум, садясь, в свою очередь.
Он покачал головой и обрушил на подлокотник кресла удар кулака.
— Я не достоин того, чтобы жить. Это он должен быть сейчас на моем месте. Если бы только я не был так упрям!..
— Вы напрасно так говорите, — возразил фениксиец. — Вы приговорили его, ибо это справедливо по вашим законам. А он принес себя в жертву, так как считал, что ради этого было бы справедливо умереть. Ни один из вас не ошибся.
— Я сделал ошибку…
— Было бы ошибкой умереть ни за что, вам не кажется? Или бежать, не защитив своих товарищей.
— Возможно, но именно Эзру будет благодарить мой народ… если мы победим.
— Он будет почитать и вас, ибо вы командовали сопротивлением Эль-Задина, — добавил Сильвиэль, склонившись к муэдзину.
— Эль-Задин… скорее, то, что от него осталось.
— Пока будет биться сердце хотя бы одного ликорнийца, он будет чтить ваше имя, Фатум. Вы это знаете, не так ли?
— Мне это безразлично, мальчик мой.
— Продолжайте исполнять ваши обязанности, вот и все. А мы, фениксийцы, сражаемся ради себе подобных, но в первую очередь ради спасения Волны и Хранителей. Тогда как перед вами, вокруг вас, есть еще мужчины, женщины, дети, которых нужно защищать, которых нужно спасти. Вы должны будете сделать все, что в ваших силах.
Фатум грустно улыбнулся.
— Вы правы, — признал он. — Теперь юноша, почти мальчик, дает мне советы.
— Я много потерял сегодня, господин, — возразил Сильвиэль, — но мэтры-кузнецы из Алой Башни научили меня одной вещи: пока лезвие не стало совершенным, нужно продолжать его ковать.
При этих словах Фатум встал, похлопал фениксийца по плечу, давая понять, что уходит.
— Господин? — окликнул его Сильвиэль.
— Да?
— Есть еще одна вещь, о которой я хотел вам рассказать. Я открыл эту тайну Эзре перед его смертью, и я должен также открыть ее вам.
