— Я слушаю.
В трубке раздался вздох облегчения.
— Я думала, что мне дали неверный номер. Мистер Коннери, меня зовут Сэнди Меррит. Я из программы «Американский дневник».
— Нет, черт побери!
— Нет, так нет, — откликнулась она с юмором, но потом сделала паузу, видно, нелегко дался ей этот юмор. — Мы с вами незнакомы, поэтому мне неловко обращаться к вам, тем более что мне необходима ваша помощь.
Джефф перенес телефон к креслу-качалке и уселся в него. В комнате было холодно.
— Что я могу для вас сделать?
— Не знаю, смотрите ли вы «Американский дневник»…
— У меня здесь нет телевизора.
— Понимаю. Тогда мне придется открыть карты. Мистер Коннери, несколько недель назад был убит мой муж. Его звали Гейб Меррит. Он был корреспондентом журнала «Ньюс уорлд».
Джефф попытался мысленно представить себе женщину, разговаривающую с ним по телефону.
— Я сожалею о его смерти.
— По заданию редакции он проник в учебно-тренировочный лагерь в Техасе, где готовили убийц и террористов для ведения партизанской войны. Он погиб, пытаясь бежать из этого лагеря. Его смерть могла бы показаться случайной, но если это было и так, его настолько жестоко избили, что он все равно не смог бы выжить.
Головная боль, которая мучила Джеффа, теперь сконцентрировалась в районе правого глаза. Перед глазами закружились белые мушки, начиналась мигрень.
— Простите, дорогая, не в моих правилах перебивать кого бы то ни было, но я не могу взять в толк, почему вы именно мне рассказываете об этом? Не лучше ли обратиться в полицию или в ФБР?
На этот раз последовала более долгая пауза, пока в трубке снова не зазвучал голос женщины.
— Я понимаю, почему вам мой рассказ кажется несколько странным и неуместным, но ни полиция, ни ФБР не могут мне помочь, ведь у меня нет прямых доказательств. Однако я уверена, что здесь что-то нечисто, и я должна в этом разобраться. Вы были сенатором, мистер Коннери, и участвовали в раскрытии самых серьезных заговоров. Вы знаете, что такие заговоры на самом деле существуют, и у вас есть возможность выйти на нужных людей. У меня ничего этого нет. Все, что мне нужно от вас, — это немного вашего времени и несколько советов.
Преодолевая боль, Джефф пытался вникнуть в смысл ее слов; женщина говорила искренне, и ее голос звучал интеллигентно. Для него, наверное, было бы лестно завести знакомство с женщиной, которая работает в программе телевизионных новостей. Наверное, это так, но…
— Послушайте, миссис Меррит, — сказал он, — я не знаю, как у вас оказался мой номер телефона, но я только что проснулся после кошмарной ночи. Все, что я могу сделать, — это высказать свое личное мнение: кем бы ни был ваш муж, но, возможно, именно то, что он проник на территорию охраняемого лагеря боевиков, и послужило причиной его смерти. Я думаю, вам никогда не удастся доказать, что это было убийство, или разыскать человека, который его совершил; даже если вам удастся найти убийц, они, как мне кажется, все равно избегут тюрьмы. Я сомневаюсь, что это заговор. Не в моих правилах говорить резкости, но я советую вам смириться с мыслью о его смерти и ничего не предпринимать. — Он засмеялся. — Но, разумеется, не берите пример с меня.
Ее голос звучал довольно холодно, когда она сказала:
— Может быть, мне удастся помочь вам вернуться?
— О, думаю, вы с этим справитесь, ангелочек. Но только я слишком ленив, чтобы рассматривать такую перспективу.
— Вы не поняли. У меня есть письмо…
Он резко бросил трубку и с силой выдохнул воздух. Затем подошел к камину и помешал обгорелой палкой отдающую сыростью золу. Он решил развести огонь после завтрака, самонадеянно предположив, что его желудок в состоянии удержать хоть какую-нибудь еду. Джефф чувствовал странную, необъяснимую печаль после разговора с этой женщиной. Ему было жалко, что Гейб Меррит, кто бы он там ни был, умер. Что ему самому уже стукнуло сорок пять лет, что он законченный алкоголик и занимается на песчаной косе этого прекрасного острова медленным самоубийством. Возможно, он должен был попытаться встретиться с ней. Но, разумеется, он никогда не решился бы на это за стенами своего дома, и ей пришлось бы долгие часы дожидаться его в одном из ресторанчиков и чувствовать себя при этом последней идиоткой.
Джефф вернулся в спальню, где все еще попахивало пьяными любовными утехами. За окном растекалась голубизна дня. А девушка лежала в прелестной наготе, свернувшись, как котенок, среди простынь и одеял, наброшенных на нее Джеффом. Эта чудо-девочка, студентка-второкурсница Редклифского колледжа, проводила свои каникулы на Гулль-Айленде, обслуживая столики в одном из дорогих ресторанов за нищенское жалованье и жалкие чаевые. Она потихоньку подобралась к его отмели, что часто делали разные очаровательные девочки, и увидела его, когда он одиноко бродил среди дюн лишь по привычке к подобным рекламным трюкам.
Она вышла на отмель в своих джинсиках и свитере, а ее шелковистые волосы, рассыпавшиеся по ветру, время от времени падали на ее веснушчатый нос. Он позволил ей излить душу в рассказе о смутных временах, которые наступили на земле после золотого века просвещения, дарованного людям годами благословенного царствования его семьи. В ее глазах даже появились слезы, когда она заговорила о трагедии, случившейся со старшим братом Джеффа. Он пригласил ее пообедать в ресторанчик, хозяин которого хорошо знал его и усадил их за столик в углу, подальше от любопытных глаз. Они поели крабов, выпили шампанского и вернулись к нему домой, где всю ночь занимались любовью. Как и остальные, она была почти невыносимо, рабски покорна в постели. Для Джеффа такое расслабление было просто необходимо, как текущий ремонт.
Она шевельнулась и выгнулась всем телом, как пробуждающийся фавн, и Джефф изумился, что с ним всегда случалось при виде столь поразительно гибких и совершенных форм. Она была смугла, по- девичьи очаровательна и напоминала своим телом сказочного эльфа. Он иногда грезил наяву, расставляя мысленно этих чудо-девочек как на витрине и подолгу рассматривая их, собранных вместе. Их возраст приходился на тот короткий период в жизни женщины, когда она может заставить петь и играть кровь в жилах мужчины. Период, когда формируется женская грудь и с голубиной нежностью и теплотой опускается в ладони мужчин, когда завитки волос между длинными ногами светятся, как янтарь… Он любил этих девчушек, потому что не было в них даже намека на какое-нибудь уродство, дурной запах или обрюзглость. Конечно, прежде всего он любил их за то физическое совершенство, к которому стремился всю жизнь, которым на короткое время одарила его судьба, но он сам все растерял. Уродство и старость, которые он ненавидел в женщинах, были доказательствами его собственного банкротства, и он пользовался услугами этих нимфеток, чтобы сохранить хоть какие-то иллюзии. Но это никогда не срабатывало.
Все эти мысли за считанные мгновения пронеслись в его голове. Он стоял рядом с кроватью, когда глаза девушки, поморгав, широко раскрылись. Она улыбнулась, состроив рожицу, будто роза, свертывающая свои лепестки, когда на них попадает раствор соли.
— Привет, — сказала она.
На одно мгновение, крайне неприятное для него, он почувствовал ненависть к этому прелестному созданию за ее совершенство, которое подчеркивало его несостоятельность, и пожелал ее смерти.
Но он только спросил:
— Ты любишь яйца?
После чего вновь стал относиться к ней как к подарку судьбы в этот холодный и беспросветный день.
Так как дорожно-транспортное происшествие случилось на Парк-авеню в Нью-Йорке, его свидетелями оказались наблюдательные бизнесмены и любопытные туристы. Полиция смогла по показаниям свидетелей составить полное и детальное описание происшедших событий. По словам очевидцев, случилось следующее.
Транспортные потоки, которые, огибая громадину «Пан-Америкен билдинг», двигались в противоположных направлениях, были, как обычно, очень плотными, особенно много было желтых машин
