— Конечно.
— В круиз?
— Мы прошвырнемся к Багамам.
Глава тридцать третья
Было лето — сезон, когда жизнь замирала на моем курорте. Мы задержались на две недели, в течение которых я занимался подготовкой «Херувима» к круизу.
Болезнь Шанталь бросалась в глаза. Она быстро уставала, однако ум ее по-прежнему отличался живостью и остротой. Конечно, ее по-юношески сильная воля не могла сейчас командовать слабеющим телом. И даже если она давала своему телу щадящую нагрузку — проплывая пятьдесят ярдов или предпринимая длительную прогулку, — то после этого ей требовался едва ли не целый день, чтобы восстановить силы. Тем не менее она не оставляла этих попыток и, кроме того, хорошо питалась.
Шанталь ела как акула. Она поглощала кровавые бифштексы, жареных цыплят, огромное количество шпината, салатов, свежих овощей, полусырой говяжьей печенки.
— При анемии требуется железо, — объясняла она. — Меня часто тошнит, я не в силах удержать пишу. Но я хочу жить, Дэн. Я очень хочу жить, и «Христианская наука» учит, как побороть болезнь. Если я буду следовать законам природы и заповедям Христа, я выживу.
Она отказалась от доктора и часто говорила о Мэри Бейкер Эдди, «Христианской науке», исцеляющей силе Господа Бога.
— У меня лейкемия, Дэн. Рак. Но я не считаю, что Иисус боится рака. Иисус ничего не боится. Я тоже не боюсь.
Меня и раньше впечатляло ее мужество, а теперь в особенности, несмотря на налет фанатичности. Впрочем, она, наверное, всегда была мужественна — и сейчас, став нонконформистской христианкой, и прежде, когда была неверующей. Мужества у нее не убавилось, оно лишь видоизменилось. Мало сказать, что Шанталь умирала хорошо, — это, как ни странно, умеют многие; она умирала бодро и весело, а это совсем другое дело. Она была более раскованной и счастливой, чем когда-либо раньше. Благодаря каким-то глубинным ресурсам или благодаря своей вере. Она смеялась, шутила, спала как праведница, ела как изголодавшийся зверь.
— Ты счастлив, Дэн? — спросила она меня. Был ясный, безмятежный день. Мы загорали на пирсе. В небе висело раскаленное солнце, отражаясь тысячью блесток в море. Морская вода и мангровые деревья распространяли солоновато-сладкий йодистый запах, напоминающий запах крови.
— Иногда бываю счастлив, — ответил я, — но чаще — нет.
— А я стараюсь быть счастливой всегда! Ты замечаешь? Мы здесь бываем так недолго. Жизнь — подарок, и мы должны любить и радоваться доброму миру и быть счастливыми. Мы тратим время попусту, если несчастливы. И если мы не благочестивы.
— Ты не была благочестивой, — заметил я.
— Знаю, — согласилась она.
— Я был бы счастлив, если бы ты была здоровой.
— Ты думаешь, что с Богом можно заключить сделку?
— Я не верю в Бога.
— Ты веришь.
— Нет.
— Тем самым ты заявляешь, что не веришь в себя, Дэн. Потому что Бог — это любовь, Бог — это все, Бог — это ты.
— Это доктрина «Христианской науки»?
Она заулыбалась.
— Нет, наверное.
Я снова повторил:
— Я был бы счастлив, если бы ты была здорова.
— Но я здорова! Ели ты этого не понимаешь, ты не понимаешь ничего. Мое тело может распадаться, но я здорова! Да, Дэн, здорова! Верь хотя бы этому, если ты больше ни во что не веришь. Я была гадкой. Я была порочной. Я была безнравственной… Но сейчас я духовно чиста, и я скорее готова умереть ночью, чем проснуться завтра нечистой. Когда-то ночью я призову смерть: «Приди, пожалуйста, сейчас, ибо я достигла совершенства», — скажу я. Умереть легко, трудно жить. Хотя я хочу жить, потому что, — она, кажется, в этот момент почувствовала смущение, — потому что у меня есть долги по части любви, и я должна их вернуть.
— Долги мне, — сказал я.
— Да, тебе и многим другим.
— Бывают моменты, когда мне гораздо больше нравится прежняя Шанталь, чем новая Поллианна[8].
— Прошу тебя, не будь циничным. Несправедливо, что цинизм так дешев. Я хочу сказать, что он имеет мало общего с реальностью… С правдой. Я знаю это, Дэн, потому что сама была циничной.
— А сейчас ты сентиментальна.
— Да. Ну и что?
— Сентиментальность определяют как неоправданное, незаработанное чувство.
— А ты считаешь, что я заработала свои чувства?
Я не предпринимал попыток сближения. На пятый день она сказала:
— А ты не хочешь меня, Дэн? Я понимаю, что я худющая и страшная, больна, но я надеялась…
— Я не думал, что этого хочешь ты.
— Я хочу, но я пойму, если ты не хочешь. Если тебя отталкивает мой вид…
— Я просто полагал…
Она засмеялась.
— Когда-то ты брызнул на меня какой-то химией, отнес в спальню, швырнул на кровать, раздел догола и взял как дикий зверь. Боже, как я ненавидела тебя за это! Эта боль, унижение… А скоро я буду ненавидеть тебя, если ты не сделаешь нечто подобное.
И я сделал.
— Ты считаешь, что я бессовестная?
— Да.
Смешок.
— Это хорошо, потому что правда. У меня нет
— А что ты чувствовала, когда была профессионалкой?
— Проституткой, Дэн?
— Да.
— Тебя это волнует?
— Да.
— Даже сейчас?
— Сейчас даже больше, чем раньше.
Был вечер, и мы обедали на застекленной веранде.
— Ты хочешь знать, была ли я с другими мужчинами такой же, как с тобой?
— Прости, — сказал я. — Не будем об этом.
— Нет, отчего же, я скажу тебе. Иногда я была такой и с клиентами, которые мне платили… Когда была проституткой, Дэн.
— Это не мое дело.
