– Я умею плавать с трубкой, – откликнулась Никки.
– Все равно, покажи ей, Майк.
Майк повел Никки к морю показывать зеленый студнеподобный мир морских ежей и актинидий, морских коньков и морских ангелов. То и дело они касались рук друг друга, чтобы обратить внимание на то или иное подводное чудо. Счастливая Ким смотрела на них с берега.
Она радовалась, что муж и давняя подруга мирно плавают вместе.
20
Майк пытался объяснить Никки, как он понимает миф об Орфее.
– Орфей сходит в царство мертвых. Покоряет своим пением владык смерти, они разрешают ему вернуться на землю с Эвридикой. Но при условии, что он не обернется и не взглянет на нее. Он уже почти вышел, но в последний момент нарушает запрет и оборачивается. Слишком поздно: она обращена в соляной столп.
– И?
– Все ясно, не так ли? Он ищет свое потерянное «я». Сознание погружается в бессознательное в поисках лучшей половины его «я».
– Его женской половины.
– Если хочешь. А в последний момент, когда они уже готовы выйти на дневной свет, его охватывает паника и он теряет то, что стремился найти.
– Это солнце и луна, – сказала Ким. – Он – солнце, она – луна.
– Что? – в один голос спросили Майк и Никки.
Они втроем осторожно шагали по развороченным булыжным улочкам брошенной деревушки в горах за Лиманаки. Быстрота, с какой Природа отвоевывала свое, страшила. Кати сказала им, что жителей эвакуировали отсюда всего двадцать лет назад, но у домов уже провалились крыши, а стены обрушились или раскололись под натиском ползучих растений и ветвей смоковниц. Между камней мостовой пробивалась трава, обломки стен были покрыты бархатистыми подушечками мха.
Казалось, Природа прижала крохотную деревушку к груди и лианами отрывала от нее камень за камнем, просовывала корни в трещины, чтобы подкопать стены, осторожно пропихивая в чрево земли лучшие плоды цивилизации. Результаты не ужасали; изобилие полевых цветов, зеленый мягкий ковер мха и охряные груды камня придавали возвращению природы характер любовного жеста, скорей возрождения, нежели разрушения. Деревушка стояла на линии разлома, и, как полагали, ее жителям особенно угрожало землетрясение; их переселили в новую деревню, расположенную в прямой видимости отсюда, в долине, и построенную по современному безлико-геометрическому плану.
Разрушенная деревушка казалась памятником эфемерной гордыне, явившей здесь себя на ничтожное мгновение. Оскорбительны были не дома, теперь лежащие в руинах, но сама идея, что их вообще можно было строить тут. Сейчас разрушившиеся дома, в которых еще можно было увидеть рассыпающуюся мебель и догнивающую одежду бывших хозяев, красноречиво свидетельствовали о ненадежности этой мимолетной жизни. В одном доме – раскрытый чемодан, брошенный в угол комнаты; в другом – остатки пластмассовой посуды и разбитый таз. В пекарне виднелись печи, чьи кирпичные бока еще были припудрены мукой.
Ким брела впереди, защитившись от солнца соломенной шляпой и темными очками. Никки и Майк шли позади; всю дорогу Никки продолжала доказывать свое:
– Но почему Орфей должен был обернуться? Почему? Безмозглый сукин сын спустился в царство мертвых, чтобы вернуть жену, правильно?
– Правильно.
– И его предупредили, чтобы он ни в коем случае не оглядывался, иначе потеряет Эвридику, правильно?
– Правильно, – раздраженно ответил Майк.
– Он уже почти вышел, и что же он делает? Берет и оглядывается. Следовательно, он наверняка хотел оглянуться!
– Это метафора, Никки! Ее смысл таков: прошлое нельзя вернуть. Что умерло, то умерло, что потеряно, то потеряно. Эвридика обращена в соляной столп, что должно означать соленые слезы плача и скорби по прошлому. Если хочешь, можешь воспринимать этот миф как историю любви!
– Извини. Твое объяснение никуда не годится. По мне, так он просто бросил ее.
Майк расхохотался:
– Что значит «бросил ее»? Объясни.
– Он хотел, чтобы его избавили от нее.
– Как ты можешь говорить такое? Это разбило ему сердце.
– Орфей был поэт, так? Поэты не в состоянии ни творить, ни жить без трагедии. А если бы он вывел Эвридику, у него не было бы причины чувствовать себя несчастным. Он принес Эвридику на алтарь поэтической трагедии.
– Ну и ну! Оригинально, оригинально. Феминистская сказочка.
– Я права.
– Ты рехнулась.
– Оба вы рехнулись, – вмешалась Ким.
Они подошли к ней, стоявшей над колодцем. Толстая ящерица кирпичного цвета пряталась от солнца в трещине соседней стены. Ким смотрела на черную воду на дне выложенного кирпичом колодца.
– Что там? – спросил Майк.
– Только мое отражение. Но очень четкое. Как в черном зеркале.
– Поехали, – сказала Никки. – Это место наводит на меня грусть.
Они поехали дальше по разбитой извилистой дороге, ведущей внутрь острова. Заметив что-то за деревьями, Ким попросила Майка остановиться. Они вылезли из машины и пошли за ней через оливковую рощу.
– Самое поразительное в этом острове, – говорила она на ходу, – что тут можно наткнуться на что угодно.
Роща оливковых деревьев с причудливо искривленными стволами вывела их на открытое место, где, чуть возвышаясь над деревьями, стояли две храмовые колонны. Множество колонн лежали на земле, но под углом к разрушенному храму стояла третья. Это был крохотный скромный греческий храм, примечательный разве что своей заброшенностью.
– Неужели никто не заботится о подобных вещах? – сказала Никки.
– Тут их полно. И никто сюда не приходит.
Колонны были из крупнозернистого местного камня, украшены скудно. Назвать их дорическими было бы преувеличением, хотя на капителях сохранились завитки. Почерневшая земля указывала на недавний пожар. У основания колонн неубедительным вызовом ржавел металлический алтарь из тех, которые греки, уцелевшие в автокатастрофах, ставят на обочинах дорог. На нем свеча, а внутри бутылка из-под вина.
– Выглядит так, словно кто-то хотел христианизировать это место, – сказал Майк.
– Думаешь, здесь еще продолжается борьба? – спросила Никки.
– За душу острова? Конечно, продолжается, – откликнулась Ким.
Они взглянули на нее. Ким пожала плечами.
Майк подошел к одиноко стоящей колонне и задрал голову. В небе горели высокие розовые облака. Майк протянул руку, чтобы ощутить поверхность камня, но едва его пальцы коснулись колонны, как она повалилась назад, с глухим стуком ударившись о землю. Что-то прыснуло в выгоревшей траве, ища спасения под деревьями.
Женщины удивленно взглянули на него.
– Я едва коснулся ее, – защищался Майк.
– Так-так, – протянула Ким. – Колонна простояла две тысячи лет. И ей надоело стоять.
– Клянусь, я и дохнуть на нее боялся.
– Твой муж, – сказала Никки, снимая с носа темные очки и глядя на Майка, – вандал.
– Варвар, – поддержала ее Ким. – Враг искусства и красоты.
По дороге домой Майк попытался найти рациональное объяснение случившемуся: должно быть, кто-то, побывавший там совсем недавно, поднял упавшую колонну, но поставил ее кое-как. Но Ким и Никки ничего
