Дом Утраченных Грез

Старуха приблизилась к нему.

– Если увидишь на тропе святого, – яростно сказала она, – убей его!

Ее слова на мгновение подействовали на Майка отрезвляюще. Даже произнесенные по-гречески, они отозвались в нем только что пережитым кошмаром. Манусос надевал ему на спину рюкзак, но его не нужно было понукать. Он сам жаждал как можно скорей уйти подальше от этих ненормальных. Он быстрым шагом двинулся по прямой тропинке. Только раз он обернулся, увидел мужчину, женщину и собаку, смотревших ему вслед. Потом тропинка нырнула вниз, и они исчезли из виду.

43

Когда Майк почувствовал, что у пастуха и старой карги нет абсолютно никаких шансов догнать его, он скинул рюкзак и присел на камень. Порывшись на дне рюкзака, нашел сигареты, на которые Манусос наложил запрет. Прикурил, поднеся спичку дрожащими пальцами, глубоко и с наслаждением затянулся. Жаль, что не подумал положить в рюкзак пару бутылочек пива.

Голова странно кружилась, возможно, под воздействием никотина. День был на удивление ярким. По положению солнца он определил, что близится полдень. Солнце сияло так ослепительно, что в его свете все, насколько видел глаз, было почти белым, пришлось даже щуриться, пока он сидел, покуривая. Тени падали под каким-то странным углом. Валуны блестели испариной.

Он решил, что самое лучшее – поскорей пройти долину, чтобы добраться до Палиохоры. Это ближе, чем до Камари, а оттуда уже можно на чем-нибудь доехать до дома или по крайней мере до Камари. Во всяком случае, это лучше, чем идти обратно, рискуя наткнуться на Манусоса и старуху. Если он даже попытается тайком обойти ее дом, та бешеная собака наверняка выдаст его своим лаем.

Майк был сыт Манусосом. Да и старухи для него было достаточно.

Докурив, он отправился дальше по тропе. Он по-прежнему почти не чувствовал языка и нёба после той гадости, которую старуха брызнула ему в горло, и временами во рту ощущался неприятный запах, как от какой-то горькой травяной настойки. Кровь бросилась ему в лицо при воспоминании о том, что происходило в доме старухи; он обливался потом, спеша по тропе вниз, к ровному дну долины.

Он шел уже полчаса, когда сердце у него тревожно забилось. Он вынужден был остановиться, чтобы перевести дыхание. И тут, когда он разглядывал тропу, уходившую вперед, ему показалось, что по сторонам ее – слабое свечение. Прямая пыльная тропа, выгоревшая и бесцветная на полуденном солнце, будто оживлялась легким туманом цвета лайма, стелящимся в нескольких дюймах над ней. Поскольку иссушенная земля вокруг тоже была выбелена слепящим солнцем, значит, туман не выходил за пределы тропы. Пути Душ. И теперь он увидел, что полоса легкого тумана тянется на милю вперед, пересекая дно долины и поднимаясь по прямой на противоположный склон.

«Должно быть, у меня галлюцинации, – подумал он. – Что-то было в той мерзости, которую она брызнула мне в рот».

Он был рад, что Манусос дал ему свой посох, – тот помогал ему шагать шире, с ним было больше уверенности, что он одолеет дорогу. Наконец он спустился вниз. Дно долины было усеяно валунами, между которыми торчали желтые стебли сухой травы и росли красивые лиловые колокольчики. На другой стороне на большом камне в нескольких ярдах от тропы сидел человек.

– Гья сас! – поздоровался Майк.

– Гья! Гья!

Человек соскользнул на землю и стоял, лениво прислонясь к камню и глядя на приближающегося Майка. Это был крестьянин, может, пастух, как Манусос, в заношенной одежде, голова обмотана грязным платком. Подбородок зарос многодневной щетиной, нижнюю губу, как заметил Майк, обметала лихорадка. Крестьянин изучающе поглядывал на Майка полуприкрытыми черными хитрыми глазками:

– Пу пас? Куда идешь?

Майк привык к беззастенчивому любопытству греков; для какого-нибудь деревенского жителя обычное дело – остановить человека и полчаса надоедать расспросами о делах, семье и прочем.

– В Палиохору. Иду в Палиохору.

Крестьянин спросил, нет ли у Майка закурить.

– Есть, могу угостить. – Майк полез в карман за пачкой.

Он хотел было подойти к нему и дать сигарету, когда человек вдруг напрягся и тут же отвел глаза с каким-то слишком уж беспечным видом. Майк посмотрел вниз на свои ноги и сообразил: чтобы шагнуть к человеку, придется в первый раз, как он оставил дом старухи, сойти с назначенной ему тропы.

Тогда он, оставаясь на месте, протянул пачку:

– На, возьми.

Крестьянин нерешительно улыбнулся. С утрированно ленивым видом прислонясь к валуну, он легко кивнул Майку – мол, принеси.

– На, возьми, – повторил Майк.

Крестьянин продолжал улыбаться:

– Принеси.

– Вот, пожалуйста. Подойди и возьми сам.

Майк почувствовал, как противная волна страха ползет по спине и поднимает волосы на затылке. Выражение лица у крестьянина переменилось. Из лениво-сонного оно вдруг стало живым и презрительно- насмешливым.

– Что с тобой! Всего-то несколько метров. Не можешь пройти? Я всего-то и прошу сигарету! Что ты за человек?

– Вот, пожалуйста. Подойди и возьми!

– Бог ты мой! Ты что, ненормальный? Слушай! Это же пара шагов! Господи! Да ты ненормальный! Что с тобой?

Майк вынул из пачки сигарету и бросил ее человеку. Она упала в пыль у его ног. Крестьянин пришел в ярость. Двинулся было к Майку, но потом отступил за камень, на котором прежде сидел.

– Что? Что я тебе, собака? Животное, что ты можешь швырять мне сигарету? Не человек? Ах ты ублюдок! Разве я не человек?

Крестьянин затопал ногами и неожиданно, без предупреждения, бросился на Майка со стиснутыми кулаками. Майк попытался было уклониться, но человек, не добежав до него ярда-двух, бросился назад, к валуну. Рванулся к Майку во второй раз, но снова, не добежав, помчался назад. И все время осыпал Майка ругательствами:

– Ублюдок! Гомик! Дерьмо!

Тропа. Человек боялся ступить на тропу. Майк, как загипнотизированный, смотрел на его попытки. Наконец он пришел в себя, подхватил рюкзак и поспешил дальше. Он слышал, как человек снова бросился сзади к нему, но, обернувшись, увидел, что тот мчится обратно. Крестьянин скоро отстал, позади еще слышались ругательства, но желания преследовать Майка у него, похоже, не было. Взбираясь на противоположный склон, Майк оглянулся. Крестьянин исчез без следа. Майк видел тот камень, но его возможный противник пропал, словно его и не было.

Майк задыхался и еще чувствовал легкую дрожь после неожиданной встречи. Он сел и задумался над случившимся. Ему пришло в голову, что крестьянин мог искренне возмутиться тем, что он швырнул ему сигарету; а с другой стороны, человек, похоже, старался заставить его сойти с тропы. И если только ему это не почудилось, человек побоялся или не захотел ступить на покрытую туманом тропу. Духи. Все эти разговоры о духах пугали его. Но тот человек вел себя как обезумевшая собака. Майк покачал головой. Поди разберись тут. Он поспешил дальше. Склон был пологим, и земля тут не такая иссушенная, как оставшаяся позади. Благодаря кустикам водосбора и горных фиалок эти места выглядели менее враждебно, хотя под ногами была все та же белая пыль, в которой серели вулканические камни. Он остановился, чтобы глотнуть воды, и услышал вой собак, тут же смолкший.

Тропа вывела на ровное место, и тут он второй раз услышал собак. Теперь он видел их: свора охотничьих, видимо привязанных к кусту ярдах, может, в ста впереди. Они заметили его и снова начали лаять и выть. Вдруг они замолчали, и он не мог удержаться от смеха. Это был чистый обман зрения, галлюцинация. «Охотничьи собаки» оказались вовсе не собаками, а кучей серых и желтых камней, окружавших куст. Просто, слыша вой, он и решил, что это собаки.

Галлюцинации. Он постоянно боролся с ними. Но, подойдя ближе, Майк понял, что ошибся. Это все же