После того как отплывала последняя лодка, жара начинала спадать. Торговец йогуртом возвращался, теперь уже пешком и ведя нагруженного осла. Солнце клонилось к закату, и на бесцветно-яркий остров возвращались краски. Что-то появлялось в эти часы в воздухе – землю обволакивал покой, словно извлеченный с морского дна. Из глинистой почвы испарялась вся влага, кусты шалфея отдавали свой аромат ветру, и земля пахла, как свежеиспеченный хлеб.
Это было время Майка. Каждый вечер он не забывал всматриваться в высокую площадку возле заброшенного монастыря и почти каждый раз видел таинственную фигуру, которая, выпрямившись, стояла на краю утеса лицом к морю.
Потом закат и очередной вечер в патио при свете масляной лампы под темным пологом виноградной листвы. И если море было тихим, мимо проплывали призрачные рыбацкие лодки.
Таких дней, такой жизни они и искали. Море с фигурами людей в лодках, равномерно проплывавших перед ними, легко можно было принять за картинку, показываемую волшебным фонарем, или за колдовскую заводную игрушку. Они сидели в освещенном патио, попивая узо или рецину, и думали: счастливей быть невозможно. Хотя они говорили, что бежали от повседневной, затягивающей рутины, что она была их врагом, они понимали – причина, в конце концов, была не в ней, но в их жажде покоя.
Покой и время – вот что было ценно. Время, чтобы замечать все. Майк налил себе еще узо и заметил: Ким что-то беспокоит. Увидел бы он это прежде, дома? Различил бы эту набежавшую на ее лицо тень, этот трепещущий, как у ящерицы, язычок тревоги? Или все случилось бы слишком быстро? Что-то происходило сейчас между ними, увеличилась, обострилась восприимчивость. Чих, вздох, дрожь одного, как электрический разряд, заземлялись через другого. Их отношения становились все глубже, но было ли это следствием всего лишь того, что у них появилось столько времени? Возможно ли, что простое наличие времени на то, чтобы оглядеться вокруг, так повлияло на сближение душ, или дело в чем-то большем? Может, и во времени, и в месте.
– Сегодня я узнала, как дом получил свое название. Но не хотела говорить тебе.
– Будет лучше, если скажешь.
Она рассказала, и он удивился про себя, почему она думала, что не стоит говорить ему о таких вещах, но промолчал.
Он пожал плечами и спросил:
– Так она довела дело до конца, убила себя?
– Забыла спросить об этом. Думаю, что нет.
– Значит, Лакис – старый волокита. Будь с ним поосторожней!
– Ты тоже.
– Мне-то зачем?
– Ты становишься лентяем. Хочешь, чтобы я все делала для тебя. Лентяем и шовинистом, как греческие мужчины.
Майк в шутку замахнулся на нее:
– Заткнись или получишь у меня!
– Лучше отнеси меня в постель, – ответила Ким.
Утром она проснулась оттого, что, как ей показалось, Майк тряс кровать. Но он сидел рядом, выпрямившись. Кровать тряслась. Лампа и радиоприемник на столе выстукивали дробь. Платяной шкаф в углу – тоже; потом одна из дверок распахнулась. Весь дом дрожал, и одна из ставень болталась на петлях.
– Что это? – спросила Ким.
– Потрясающе!
– Что происходит?
Ким выглянула во двор: белые голуби, хлопая крыльями, пытались сесть, но тут же взлетали. Осел на привязи истошно ревел и бегал кругами вокруг столба. Тряска усилилась, и карандаш скатился со стола. Потом толчки прекратились, и все опять успокоилось.
Майк соскочил с кровати:
– Ух ты! Землетрясение! Здорово! Черт возьми, землетрясение, вот что это было! – Он выскочил наружу.
Ким наспех оделась и последовала за ним.
– Неужели и правда землетрясение? И мы спокойно сидели в постели? – Она была в ужасе.
– Да!
– А ты не думаешь, что разумней было бы выйти из дома, чем ждать, пока он не рухнет нам на голову?
– Мое первое землетрясение! Наше первое землетрясение! Ух ты!
– Ух ты? Как ты можешь так радоваться? – Она бросилась освобождать осла, который задыхался в привязи, намотавшейся на шею.
– Да оно было слабенькое!
Майк босиком скакал по саду, исполняя, по его представлению, танец землетрясения.
Ким спокойно смотрела на него. Иногда ей нравилась его беспечность, а иногда она начинала сомневаться в его рассудке. Она оглянулась на хрупкий домишко из шлакоблоков.
– Слава богу, – сказала она, – что слабенькое!
Майк продолжал плясать.
7
Они остались жить в этом доме, глупые англичане! Пусть толчки и продолжались всего полминуты, но они не выбежали из дома, пока все не закончилось. Они сумасшедшие, эта молодая пара. Он совершенно их не понимал.
Они не занимались никаким делом. Плавали, как рыбы. Совершали долгие прогулки без всякой видимой цели. Какой человек будет ходить не за чем-то, а просто так? Что за странная трата сил и энергии? Сперва он думал, что они направляются в определенное место, что они знают что-то такое, что у них есть какая-то тайна. Может, они археологи и знают о каких-то сокровищах. Он слышал об археологах, приезжавших из Парижа, и Стокгольма, и Франкфурта, чтобы выкапывать всякие камни в оливковой роще у моря.
Однажды он пошел за ними, чтобы выведать их тайну, почти час шел. А потом они просто повернули и направились обратно. Совершенно бессмысленная ходьба. В голове не укладывается. Конечно, они даже не пробовали искать что-то в земле. Он перестал думать, что они археологи.
Он почувствовал приближение подземных толчков за несколько мгновений до того, как затрясло. Он притаился на горе и наблюдал за домом, зная, что они скоро проснутся. К этому времени он уже выучил их распорядок дня: рано утром они появлялись на пороге и шли, как зомби, – он обычно голый, она в купальнике, – прямиком к воде. Плавали двадцать минут, потом вылезали на берег и ополаскивались под душем. Потом готовили завтрак.
Но не этим утром. Первый признак, по которому он понял, что приближается землетрясение, была дрожь колокольцев. Овцы, щипавшие травку рядом, знали, что надвигается. Сначала зазвенели один-два колокольца. Потом четыре, пять. Потом еще несколько, пока отара в смятении не начала бросаться то в одну сторону, то в другую, не в состоянии стоять на месте, но и слишком взбудораженная, чтобы решить, куда бежать.
Потом он не то чтобы почувствовал что-то определенное, а просто уловил запах. Или так ему показалось. Как если бы земля испустила какой-то газ. Он знал, что бежать некуда. Он не слишком испугался, хотя в голову пришло, что одна из скал позади него может рухнуть и покатиться по склону.
Но все закончилось в считаные секунды. Толчки были относительно слабые. За прошедшие годы он пережил много землетрясений, правда, они были несравнимы с землетрясением 1957 года, когда он потерял половину семьи.
Но эти англичане, они ждали в доме, пока тряска не закончится. Потом выскочили: она, чтобы освободить дурного осла, он – исполнить идиотский английский танец на траве. Совершенно непостижимое поведение!
Он знал, что они ходили наверх, к старому монастырю. Ирени, которая присматривала за старой
